– А что случилось? – не понял кот.
– Ты… ты выглядишь так, словно… – я взяла паузу, думая, как правильно выразиться и не ущемить кошачью гордость, – словно тебя кто-то сильно избил. Ничего не болит?
Соломон, который пытался вылизать лапу, прервался. Звучно сплюнул клок выпавшей шерсти прямо на пол. Почесал задней лапой за подранным ухом и сказал:
– Гордость болит. Никто меня не бил.
– А… – начала я, но так и не смогла выдавить ни слова: от жалости защемило сердечко.
– Не а, а маскировка, – зашипел кот. – Это моя маскировка драного уличного кота. Я, несомненно, рад, что смог быть столь близок к необходимому образу несчастного, голодного, ободранного и избитого уличного кошака, но ты бы могла и догадаться, что нет в этом мире человека, кроме Дитриха и еще парочки, которые могли бы меня довести до такого состояния.
– Понятно. А что ты тут делаешь?
Соломон второй раз замер, посмотрел мне в глаза.
– Пришел тебя спасать. Мне казалось, что это очевидно. Или ты удивляешься, почему мы так рано? С момента твоего исчезновения и впрямь не прошло трех часов, но в команде Дитриха все профессионалы. Так что, несмотря на кучу неопознанных объектов, которых мы подрихтовали, магические круги по всей столице, сломавшие практически все артефакты и защитные амулеты, я смог быстро допросить пару красавцев, не дав им помереть от яда. И узнал, куда, как, чего и почему, вот, – возвестил Соломон, гордо выпячивая грудь, с которой… свалился очередной клок шерсти.
– А Дитрих? – удивилась я. – Что он делает?
Я абсолютно не против, чтобы меня спасал прекрасный пушистый кот, но мой жених-то чем занимается, а? Жених, который мне признавался в симпатии, который целовался, да и вообще предлагал себя и честь, а?!
– Не знаю, что он делает, – сказал Соломон. – И он не знает, что делаем мы. Все справедливо.
– Что? – не поняла я.
– Не что, а где, – буркнул Соломон. – Дитрих в другой мир отправился. Пока он там, связаться и передать сведения никак. Так он не знает о том, что тут случилось. И желательно, чтобы вообще не узнал, иначе мой пушистый хвост открутят и выбросят. А он красивый. Жалко. Женщины же любят красоту и не позволят ее погубить?
После чего Соломон уставился на меня большими умоляющими глазами, мол, молчи, прекрасная, спаси нас всех.
– Я могу и не сказать. – Я пожала плечами. – А что насчет всех остальных? Думаешь, Двен промолчит? Или Алекс скроет?
Потому что если Алекс, натворив такое, умолчит о произошедшем, то я полностью разочаруюсь в своей способности судить о людях. Ведь не сказать о том, что случилось – настоящая трусость.
– Не промолчит, не скроет, – вздохнул Соломон. – Хана моему пушистому хвосту будет, вопрос лишь в том, какого размера. Если ты убедишь Дитриха, что все прошло отлично, то спасешь множество нервов и моральных сил.
– Что все? Мое спасение? – спросила я. – Без проблем. И нескольких часов не прошло, не вижу проблем…
– Нет, Кира, не твое спасение. Твое похищение, – пробормотал Соломон. – Скажи, что твое похищение было превосходным.
Мои брови сами собой поползли вверх. Уголок губ дернулся, но совесть не позволила обругать пушистого ободранца. Может, Соломон на то и рассчитывал?
– Мне сказать Дитриху, что мне понравилось похищение? – уточнила я и добавила с миленькой улыбочкой: – Что я в восторге от такого рода приключений? Когда меня посреди улицы крадут, бьют по лицу, пихают в сумку и отправляют неизвестно куда? А потом меня допрашивают всякие аристократы?
