Единственному кому бы она сейчас оказала свою поддержку и согрел бы своей страстной созидающей любовью, которая делает мужчину настоящим героем – это конечно же насчастного Вальку. Она бы отдалась ему там прямо в каземате сырой и неуютной североморской гауптвахты, что бы он укрепился и не ослаб в своей вере. Она представила как входит к нему в камеру и видит Вальку, который прикован кандалами к оконной решетке и грустно смотрит на небо. Она тут же отдается ему вся без остатка. В голове звучит торжественные звуки мощного хорала, которые создают благостный настрой.
– Рина о чем вы задумались? – воскликнул Джорж – мы пока этот парень сидит, проведем анализ жидкости. Потом через нашу демократическую прессу дадим на весь мир эти результаты и таким образом защитим его. Тут же за него вступятся различные общественные и политические организации. Будет вестись строгий контроль за состоянием его здоровья. Его же могут просто заморить или отравить или вообще не те уколы колоть и лекарства давать. А потом скажут, что врач по ошибке перепутал. Могут свалить на промашку медсестры или вообще скажут, что на этикетке было одно название, а лекарство оказалось совсем другим и свалят все на фармацевтов. Врачам по выговору, а Вальку в морг. Даже в камерах могут подослать каких-нибудь уголовников, которые будут над ним издеваться. Я сейчас так стал напряженно над этим делом работать, что сам почувствовал сильное волнение. Вы, Рина, смотрите я сам дрожу. Неужели мы с вами нашли такое крупное дело. Эти же вещества стоят у нас в США огромнейших денег. Надо рискнуть и вы будет обеспечены на всю оставшуюся жизнь.
– Ладно я переговорю с ребятами. Возможно, что-нибудь и помогут сделать.
– Договорились – сказал Джорж и они хлопнули по рукам.
Разговор перешел в прежнее деловое русло.
На гауптвахту только по блату
– Капитан Михайло – грозно сказал командир части капитан 3 ранга Белов – почему это разгильдяй матрос Хлызов до сих пор не сидит на гауптвахте. Я его часто вижу слоняющимся по части. Пускай хоть роет траншею вокруг казармы.
– Виноват! Товарищ командир! Мы ведем переговоры с тремя гауптахтами. Но все забиты из-за того, что эскадра наших кораблей для усиленя нашей военно-морской группировки в Средиземном море перемещается в зону боевых действий арабо-израильского конфликта.
– Так вы примите меры. Недавно наши ребята чинили телевизор старшине североморской гауптвахты. Так к нему везите. Наверняка есть свободные места. Скажите, что Белов просил.
В это время наконец после долгих телефонных переговоров с различными гарнизонными гауптвахтами было найдено свободное место для арестанта матроса Хлызова. Все места оказались забитым как в гостиницах перед международным фестивалем или каким-нибудь симпозиумом по непонятным причинам. Казалось бы и до праздников было еще далеко. В этих камерах в царское время сидело по одному человеку и они считались одиночками. При Советской власти этот капиталистический индивидуализм был ликвидирован и для воспитания чувства коллективизма и чувства локтя и товарищеского тепла и взаимовыручки уже сажали по десять-пятнадцать человек. Это было действительно мудрым решением партийного и военного руководства. Эта эффективность ощущалась особенно в холодные зимние вечера, когда в камерах температура понижалась до уличной, особенно если замерзали и лопались системы отопления. Тогда арестованные морячки, мысленно вспоминали свое пионерское детство, встречи с революционерами, которые всю свою жизнь провели на царских каторгах. Эти советы им помогали сплачиваться теснее вокруг одного, которого мысленно считали главным органом и в такой пингвинистой стае совершали свои ночные полеты. И естественно повышение температур в камерах было пропорционально увеличению количества арестованных.
