Реактор. Черная быль - страница 27

– Помилуйте, Михаил Борисович, я уже извинился и к тому же признался честно, что не захотел портить отношения ни с нашим первым отделом, ни с сынком высокопоставленного чина с Лубянки.

***

Отец Юрия Слащинина – Иван Константинович Прутков-Слащинин никаким важным чином не был, а работал старшим механиком гаража КГБ СССР. Коренастый, красномордый, с ежиком коротко остриженных рыжих волос, этот человек с двойной фамилией и жизнь вел двойную. Отменный механик, на службе беспрекословно исполнительный, он дома превращался в деспота. Сразу после Великой Отечественной ему удалось где-то раздобыть потрепанный войной «виллис». Приведя его в идеальный порядок, оснастив огромными желтыми противотуманными фарами, Иван Константинович ездил на этом музейном экспонате еще несколько десятилетий. Получив, благодаря своей службе, такие номера, что его ни один гаишник не останавливал, Прутков на дорогах превращался в лихача.

После работы он подгонял свой «виллис» к дверям небольшого гастронома, где ежедневно, кроме субботы и воскресенья, покупал четвертинку водки, бутылку пива и консервную банку «Килька в томате». В выходные дни алкогольная норма удваивалась, а банка кильки заменялась кульком копченой мойвы.

Дома он устраивался в кресле перед телевизором, обкладывался свежими газетами, и жена бессловесно-рабски подавала ему на низкий столик ужин. Голос его в доме раздавался редко. Все здесь привыкли угождать главе семейства, так сказать, по умолчанию. Если супруга забывала подать соль или перец, салфетки или что-либо еще, он ее не звал и не ругал. Он попросту переставал есть. Тогда она, наблюдающая за мужем со стороны, подбегала и тревожно оглядывала стол. Обнаружив промах, исправляла его немедленно. Выпив и отужинав, Иван Константинович рычал: «Юрка!» – и протягивал открытую лапищу, поросшую рыжим пухом. Сын приближался на негнущихся ногах и вкладывал в отцову длань школьный дневник. Учился Юрка ни шатко ни валко, четверки перемежались с тройками, редко проскакивали пятерки, случались и двойки, которые выделялись противно-красным цветом.

Увидев «пару», отец пристально, не мигая, смотрел Юрке прямо в глаза, потом прокуренным своим басом, без всяких эмоций, вопрошал: «Ну как ты мог так жидко обосраться?» и швырял дневник на пол, снова поворачиваясь к телевизору. Других методов педагогического воздействия он не знал. Да и вообще делами семьи не интересовался, полагая, что отданная вовремя получка избавляет его от какого-либо участия в семейной жизни. Так и жили – молча.

Когда Юрка уже закачивал десятый класс, отец, чуть ли не впервые, заговорил с ним:

– Гостиницу «Россия» знаешь?

– Знаю, – несколько растерянно ответил сын, не ожидавший такого вопроса. – Новая, недавно открыли.

– Во-во. Завтра в восемнадцать ноль-ноль явишься в Северный корпус, пятнадцатый этаж, номер пятнадцать – ноль ноль.

– А кого спросить или передать чего надо?

– Ничего передавать не надо и спрашивать тоже не надо. Себя назовешь. Там все узнаешь и смотри, не обоср… короче, слушай внимательно, от этого разговора в твоей жизни много чего зависеть может.

Этому «оживленному» разговору с сыном предшествовала встреча, случившаяся накануне. В гараж частенько заглядывал солидный подполковник, у которого была «Волга»-универсал. Водителем подполковник был аховым, из тех, кого называют «не водитель, а наездник», так что машина постоянно требовала ремонта. Подполковник называл ее «Антилопа» и доверял только «золотым рукам» Ивана Константиновича. После очередного ремонта пламенный чекист извлекал из багажника неизменную бутылку перцовки, и они выпивали с механиком «по махонькой». В этот вечер, заехав в гараж, офицер сразу начал с «перцовки». После первой сразу перешел к делу: