В толпе бойцов хватало и один из них, мирно сидящий у края арены на ящике, подхватил отлетающий кусок ножиком и со спокойным лицом отправил в рот.
– Да! – довольно кричал Страйк, широко расправив руки, подставив биту прямо к лицам в толпе. – Еще! Еще!
– Кидай! Кидай еще! – кричал кто-то.
Раз! Два! Оба яблока разлетелись по сторонам друг за другом. Молодой человек в два больших маха попал по ним, почти не напрягаясь.
– Да! Ух-у! – ликовала толпа.
– Окей! Окей, ребятки! – перекрикивал их молодой человек. – На сегодня хватит! Лучше раздайте детям эти яблоки.
– Э-эй! Да ладно тебе, Страйк! – громко окликнула его Джейн. – Неужто вы с Бетси сдаете позиции? Или боишься, что кличка вернется?
Рыжеволосый парень резко обернулся и состроил очень деловую мину:
– Если ты не заметила, она всегда со мной. Люди меняются, а кличка остается, – с ухмылкой ответил он.
Джейн, ничего не ответив, улыбнулась и протянула руку к близстоящему стакану.
– Хэй, Сай! Как яблочки? – Страйк подошел к приятелю, стирающему с лезвия яблочный сок, и резко плюхнулся на соседний ящик. Раздался треск.
– Как всегда – не лучше груш.
– Хах! Ну да…. Еще неделю будет вонять, – Страйк провернул биту в руках и слегка коснулся языком лакированной древесины. – Хоть чай мешай ей.
Сай усмехнулся, глядя на это:
– Что же мы за армия такая, что ножами и битой мутузим яблоки?
– Хочешь мутузить кого-то?
– Ты что, ха-ха, мы же самая мирная армия на свете! – сверкнули его кошачьи глазки.
– Молчал бы, Ганди! Знаю я, что ты можешь этим вот ножичком сделать. А пока красуйся перед этими наивнягами, – Страйк кивнул в сторону детей. – Пусть они думают, что это только игра, представление, а в этих стаканах сок с которого взрослым становится веселей. Что эти умения только от того, что ты играешь в дартс, а я – в бейсбол. И что на Новый год подарки им приносит Дед Мороз….
– И почему от них теперь все скрывают?
– Потому что все мы научились жить, – сзади подошла Джейн и, приобняв парней за плечи, присела рядом. – Нет смысла и их лишать детства. Сделай-ка громче.
Страйк послушно крутанул регулятор, и древний магнитофон громче запел старую добрую песню, записанную на заезженную кассету. Эта песня стала ребятам как гимн. Да и всем, кто был рядом, она была хорошо знакома. Друг за другом люди подхватили мотив и стали подпевать, еще больше веселясь.
…And the feeling coming from my bones
Says «find a home»… [1]
***
В темноте полуразрушенные здания грозно возвышались над лесом. Лесу было все равно – он не должен был тут расти. К тому же они очень сроднились и теперь деревья поддерживали корнями обрушающийся цемент, прогнившее дерево и ржавое железо. Здания взамен давали место для их жизни. И теперь растения проходили внутрь опустевших домов и подъездов, поднимались по лестницам и стенам, выглядывали из окон и свешивались с остатков балконов.
Старые, «мертвые» дома олицетворяли скорбь по принужденно оконченной жизни, войны человеческого рассудка, разрушению, бедноте и безысходности. Но трава, проросшая на оголившемся кирпиче подоконников, ветки и вьюнки, появившиеся словно из неоткуда, давали легкую надежду на жизнь и были крайне похожи на местных жителей. Жителей, на первый взгляд, – убогих грешников. Но их понимание греха было отличным от понимания того же со стороны Зенитца. Они допускали воровство, но лишь бы не погрязнуть в более тяжелом грехе, по их мнению, – отчаянию.
