Реальность и мечта - страница 38

Еще Горбачев любил наш театр. Он смотрел у нас «День-деньской» А. Вейцлера и А. Мишарина и «Брестский мир» М. Шатрова, но последний спектакль он не принял. Особенно сцену, где Ленин становится на колени перед Троцким, – о ней тогда вообще было много споров, некоторые считали ее унижающей достоинство вождя революции, не допустимой ни при каких обстоятельствах для обнародования. Да вообще, когда Троцкий с Бухариным находятся на сцене наравне с Лениным – это трудное испытание для партократа.

А в спектакле кипели страсти почище, чем на депутатских заседаниях! Там в самом конце я, играя Ленина, в сердцах швырял стул. А стул был венский, и наши декораторы все упрекали меня, что я дорогие стулья ломаю. Я и предложил им сварить железный реквизит. Сварили… Стул в пуд весом! А я метнул его от души и по привычке. И словно обухом по руке! Связки порвал.

На другой спектакль, инсценировку романа Уайлдера «Мартовские иды», где я играл Юлия Цезаря, приходили многие члены еще существовавшего тогда Политбюро. И вот на сцене перед ними разворачивается картина гибнущей Римской республики. Всюду разврат, вседозволенность, безответственность чиновников и военачальников, их чудовищный эгоцентризм, который становится превыше всего, дороже народа, страны, государственных интересов.

Горбачев смотрел «Мартовские иды» уже после Фороса. Когда кончился спектакль, он пригласил меня в ложу. Улыбаясь, спросил: «Это что – наглядное пособие для понимания нашей жизни?» – «Да, Михаил Сергеевич, что-то в этом роде», – ответил я.

Все-таки человек он здравомыслящий. К нему сегодня относятся по-разному, а я сохраняю уважение, хотя думаю, что его вина в распаде страны, безусловно, есть. Иное дело, что Горбачев не желал и не ожидал этого, но история предоставила ему первое слово, а за слова принято отвечать. Впрочем, пока до конца неясно, во что выльются начатые при Горбачеве перемены.

С эпохой Горбачева кончилось мое прямое участие в политических органах, делающих политику. Прошли времена и художественной публицистики, когда бурный успех имели пьесы, обличающие пороки общества и правящей государственной системы, и театр вернулся на свое законное место в искусстве. И я, предпочтя профессию идеологии, отныне решил, что лучшей кафедрой для провозглашения моей гражданской веры послужит не трибуна, а сцена, театральные подмостки.

Тем не менее во время перестройки мне пришлось занять главный пост в театральной иерархии, то есть возглавить Союз театральных деятелей. Здесь многое требовалось сделать и многое делалось, поэтому наш Союз стал единственным творческим объединением, которое сумело не растерять свое имущество в новых политических и коммерческих реалиях. Однако, взяв на себя председательские функции, я невольно подпортил себе актерскую карьеру – трудно совмещать любимую профессию и значимую общественную деятельность. Иногда даже думается, что в творческом плане десять председательских лет ушли для меня в никуда. А ведь на виду были и Олег Табаков, и Олег Ефремов, которые в те же годы трудились как сумасшедшие.

Вкратце последовательность событий была таковой. В 1987 году происходил очередной отчетно-выборный съезд ВТО. Заседание начиналось по накатанной схеме, его готовились провести по утвержденной повестке, и, казалось, опять не будет альтернативы Михаилу Ивановичу Цареву, который в должности председателя пробыл двадцать пять лет. Но в связи с перестройкой настроения уже не были прежними, и многие люди в стране, в том числе наши театральные активисты, поверили в демократические перемены. Поэтому на трибуну выскочил Олег Ефремов и в свойственной ему обличительной манере подверг критике деятельность руководства ВТО. Затем он поднял вопрос: а почему, собственно, все цеховые творческие объединения в стране носят название союзов и лишь театральные деятели собраны в общество? Это несправедливо, ведь актеры – не последние люди в искусстве! Зал горячо поддержал эту реплику, закипели страсти, и под их напором система дала сбой. Утвержденная повестка заседания рассыпалась как карточный домик, а голосовать принялись за то, чтобы переименовать Всесоюзное театральное общество в Союз театральных деятелей, и приняли это предложение подавляющим большинством. Так возникла новая структура на обломках старой, и тут же потребовалась смена руководства.