Матерь Божья, которую обычно изображают с младенцем на руках, на этой иконе держала мальчика лет четырех. Он стоял, а Она будто Его придерживала. Лялька рухнула на колени. Она не стояла, как это делают во время службы, держа корпус прямо, она рухнула лбом об пол, совершенно не думая о том, насколько эстетично выглядит. Какое ей было до этого дело? Она надрывно рыдала, казалось, зацементировавшаяся боль-обида на жизнь с треском, как льдина, разламывалась в ней на куски. «Матерь Божья, помоги! Прости! Я грешна. Я не знаю, как жить». Если бы годы спустя ее попросили повторить, что она тогда как-то складно, неизвестно откуда взявшимися словами говорила, отрывая лицо от дощатого пола и время от времени поднимая глаза к лику, она просто ничего не смогла бы воспроизвести. И даже сколько это продолжалось по времени – пять минут или полчаса- час – сказать не смогла бы. Поднялась с пола на ноги, когда почувствовала, что ей стало легче. Лик был и прежним, и другим. Для нее другим. Впервые за всю поездку неформально перекрестилась, поклонилась в пояс и тихо вышла из храма.
Перед вечерней Лялька, не дожидаясь колокола, собиравшего всех насельников монастыря к молитве, специально пораньше зашла в храм. Ей хотелось посмотреть, что это за лик. «Взыскание погибших», – прочитала вязь букв. – Да, это обо мне, я погибла или почти погибла». И почувствовала надежду и какое-то особое доверие к красивой молодой женщине, что была изображена на иконе. Мальчик Иисус трогал рукой красный камень, который был на шее Марии в красивом вороте-ожерелье, стягивающем ниспадающие полотнища Ее бордового наряда с ярко-синим верхним покровом. Так часто делают дети, играя бусами и украшениями своих мам, когда они их держат на руках.
– Это очень сильная, чудотворная икона, – услышала она мужской приятный голос. Перед ней в черной монашеской одежде стоял человек на голову выше нее с удивительно правильными чертами лица, седой бородой и такими же седыми волнистыми волосами. Он был удивительно красив! На вид лет пятидесяти с небольшим. Его глаза смотрели как-то глубоко внутрь Ляльки. Ей даже показалось, что она перед ним голая. Но почему-то стыда не было.
– К ней приходят с мольбой об освобождении от пороков, притекают с ходатайством об исцелении болезней глаз и слепоты, от недуга пьянства, при головной боли, о вразумлении отпавших от веры Православной и о возвращении заблудших в Церковь, – продолжил он.
Каждое его слово было обращено к ее глубинной внутренней сути. Казалось, он видит ее насквозь.
– Вы правильно выбрали икону, у которой следует молиться. Хотя, когда вы здесь, полны раскаяния и надежд, каждый из Святых, глядящих с ликов, готов помочь вам и, поверьте, пытается это сделать. Надо быть готовой принять эту помощь.
– «Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего, ибо день и ночь тяготела надо мной рука Твоя. Свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху. Но я открыл Тебе грех свой и не скрыл беззакония моего. Я сказал: „Исповедаю Господу преступления мои!“ И Он снял с меня вину греха моего», – помните строки из псалма Давида?
– Стыдно признаться, но не только не помню, но и не знаю. Что мне делать с моей жизнью? Подскажите!
– Давайте завтра, сейчас уже время вечерней. Да и утро вечера мудренее.
– Как мне вас найти, я вижу вас впервые.
– Зато я наблюдаю за вами ровно три дня, как вы здесь. После утренней и трапезы приходите сюда, в храм. Если будут привлекать на послушание, скажите: «Отец Амвросий велел быть в храме».
