— Зачем? — Максим посмотрел на меня так, будто я была одета в костюм клоуна. Как минимум.
Как я уже говорила, домой он вернулся едва ли не спозаранку, теперь стоял передо мной, будто бы в дом его не пускала темная сила, топтался у входа, хмурясь и будто бы не доверяя своим глазам.
— В каком смысле «зачем»? — Меня начинал все больше и больше удивлять наш диалог. — А зачем моют полы? Чтобы они были чистыми, — пояснила я. То ли детский сад, то ли дурдом, черт его знает, что у нас тут было.
— Чистыми, значит, — выдохнул Орлов.
К слову, выглядел он уставшим. И раздраженным. Все, как обычно.
Галстук был расслаблен и висел свободной плетью, пиджак перекинут через руку, в которой зажат черный смартфон.
— Ну, да, — совсем стушевавшись, промямлила я, сдувая с щеки прилипшую прядь волос.
— Ясно… — Максим покивал, делая несколько шагов вперед.
— Эй, ты что?! — тут же закричала я, заставляя Орлова вздрогнуть, замереть и посмотреть на меня, как на полоумную. — Помыто же, не видишь что ли? — Я ткнула руками вниз.
— И? — протянул Максим, явно требуя объяснений.
— Разувайся как бы, — хмыкнула я. А что такого? Между прочим, я этот холл полчаса драила. — В квартире ребенок. Все должно быть идеально чистым. Слыхал о таком? О чистоте? У тебя квартира скоро пылью порастет, как лес мхом, — затараторила я. Орлов в ответ удивлённо поднял брови и приоткрыл рот.
— Ты сейчас шутишь?
— А похоже? — Я уперла руки в боки.
— Домработница приболела. Инга Витальевна женщина в возрасте, я не стал настаивать, чтобы она выходила на работу. Придет через пару дней, все уберет.
— Чего? — Вот теперь пришла моя пора удивляться. — Домработница? — переспросила я.
Вот же ж транжира! Можно ведь было и самому что-нибудь сделать собственными ручками, поди не помер бы от небольшого физического труда. Щёголь.
Домработница. Обалдеть. Вот так жили богачи. С домработницами, которые вытирали за них пыль, мыли полы, стирали одежду и готовили еду. Как во времена, когда рабство еще не отменили.
— Домработница, — раздраженно повторился Орлов. — Или, по-твоему, я по выходным должен делать генеральную уборку, а с утра в понедельник жарить яичницу? В обед бегать на рынок, а вечером сажать картошку?
— Да какая там картошка… — хмыкнула я, поняв, что задела его величество неугодными расспросами. — У тебя бы хоть сорняк вырос! Картошку он захотел.
На время воцарилась тишина, но совсем ненадолго. Спустя несколько мгновений Максим, посчитав, что разговор окончен, снова попытался пройти внутрь. Дорогу ему перегородила швабра, доселе покоившаяся у меня в руках.
— Уважать чужой труд. Слыхал когда-нибудь о таком? Сказано же – пол вымыт.
— Мне что теперь перелетать через твой пол?! — повысил голос рыжий.
— Нет. Достаточно обувь снять.
— Да ты… да я…
— Можешь сколько угодно местоимений слух произнести, не пущу, — упрямо заверила я, наблюдая за тем, как зеленые глаза загораются недобрым огнем.
Если честно, раньше Орлов меня пугал. Ну, в смысле, незнакомый, почти двухметровый мужик, у которого, что ни скажи, то гадость какая. Но чуть погодя я присмотрелась к нему и поняла, что весь этот его пафос и тирания больше напускные, нежели настоящие. Что-то вроде защитной реакции. Как иголки у ежа. Здорово такого, рыжего ежа.
От злости Максим слегка покраснел, желваки заходили по лицу.
— А, ну…
— Просто сними эти чертовы ботинки, они тебе что, жизнь спасают прямо сейчас?! — зажмурившись, я прикрикнула на Орлова, а затем легонько стукнула его. По тем самым ботинкам.
