Рецепт любви. Жизнь и страсть Додена Буффана - страница 6

«Дамы и господа,

Похороны Эжени Шатань по моему страстному желанию должны стать апофеозом невыразимого горя. Сегодня я не только оплакиваю преданную соратницу, но и воздаю должное благородным усилиям всей ее жизни, которые многими несправедливо оспариваются. Я глубоко верю, дамы и господа, что гастрономия претендует на то, чтобы встать на одну ступень с наивысшими формами искусства, занять свое место среди творений человеческой культуры. Я утверждаю, что, если бы не какая-то немыслимая несправедливость, которая ошибочно лишает вкус способности порождать искусство, но безоговорочно признает эту способность за зрением и слухом, Эжени Шатань заняла бы по праву достойное место среди величайших художников и музыкантов.

Являются ли истинными сокровищами, драгоценными творениями блюда, представляющие собой тончайшее единение тонов, вкусов и оттенков, невероятное чувство меры и гармонии, совмещение противоположностей, наконец, гениальность в стремлении удовлетворить потребности нашего вкуса, или это есть исключительная прерогатива тех, кто смешивает краски и соединяет звуки? Вы скажете, что блюда на столе лишь мимолетные творения, что это шедевры без будущего, быстро погребенные в забвении времен!

Несомненно, эти шедевры более долговечные, чем произведения виртуозов и комедиантов, которые вы восхваляете. Разве гениальные творения Карема[2] или Вателя[3], потрясающие работы Гримо де Ла Реньера[4] или Брийя-Саварена[5] не живы среди вас? Многие полотна мастеров-однодневок исчезли из поля зрения людей, но до сих пор можно отведать сливочную заправку неизвестного повара де Субиза[6] или курицу победителей под Маренго[7]. Господа, я стыжу тех, кто утверждает, что человек ест только для того, чтобы прокормиться, за их пещерный примитивизм. Они с тем же успехом могли бы предпочесть Люлли или Бетховену вой зубра, а Ватто или Пуссену – грубые наброски доисторических существ. Наше чувственное восприятие многогранно и неразделимо. Тот, кто взращивает его, взращивает его целиком, и я утверждаю, что фальшивым художником является тот, кто не является гурмэ, и фальшивым гурмэ – тот, кто ничего не смыслит в красоте цвета или эмоциональности звука.

Искусство – это восприятие красоты через призму чувств, всех чувств человека, и я заявляю, что для понимания ревностной мечты да Винчи или проникновения во внутренний мир Баха нужно научиться обожать ароматную и неуловимую душу темпераментного вина.

Великую художницу, дамы и господа, мы оплакиваем сегодня. Эжени Шатань создавала произведения искусства, которые также имеют свои уникальные черты. Память о ней будет жить среди людей. Из ее трудов, которые она оставила после себя и которые я собрал, мои благочестивые руки и мое благородное сердце возведут ей памятник, который она заслуживает, – книгу, которая будет прочнее бронзы и которая сохранит для будущих потомков лучшее из ее гения.

И, дамы и господа, забыв о величайших кулинарных традициях, к которым причастна была и Эжени Шатань, Франция отреклась бы от одной из составляющих собственной истории, уничтожила бы один из прекраснейших венцов своей славы. Я нахожусь в том возрасте, когда люди любят апеллировать к древним книгам, но даже не беря в расчет свидетельства, которые могли оставить наши предки, я обращаюсь к зарубежным путешественникам прошлых веков. Я читаю в их письмах, читаю в их мемуарах, что, завершив свои странствия, они вместо дома возвращались во Францию, чтобы снова наполнить свои сердца ощущением ее могущества, свои глаза – сиянием ее небес, а свои ноздри – нежнейшими ароматами вкуснейших яств. Еще в шестнадцатом веке они писали о жаровнях и погребах как о неотъемлемой части чудесных замков и прелестных ландшафтов. Еще в семнадцатом веке они восхищались военной мощью армии Людовика XIV, совершенством гостиниц и гением наших кулинаров. В восемнадцатом веке бесчисленные путешественники, посещавшие Францию, в лирических песнях воспевали все гастрономические изыски ее провинций, а один из них даже написал, что испил саму душу Франции в «Кло дю Руа» в Вон-Романе и что в любой гостинице, где бы он ни останавливался, столы ломились от изумительно приготовленных блюд.