Реестр Эпизодического Счастья - страница 7

С Алёной мы продолжали встречаться, но отношения уже были, как будто бы, немного подпорчены. «А может тебе действительно начать хорошо учиться?» – спросила она. Да и как-то было всё совсем по-другому. Словно появилась какая-то стена… Я перестал приходить в тот подъезд и мигать светом. Но после зимних каникул решился встретить её перед первым уроком второго полугодия у дома. Алёна была, вроде как, рада. Отношения будто снова заискрились. А эти материнские звонки уже и забылись её бабушкой – она снова стала подзывать Алёну к трубке, хотя лучше учиться я так и не стал.

Так продолжалось до первых зелёных листочков, когда уже можно было сменить серое клетчатое пальто и шапку-ушанку на куртку и «лыжную» шапочку. В один прекрасный вечер, непосредственно в 19:55, я заметил у её подъезда одноклассника, «восьмилетку» (из тех, кого отдали в 1-й класс с 8 лет), что выше меня на целую голову и сантиметров на пять шире в плечах. Помнится, мы с ним некоторое время даже приятельствовали, но дружба как-то не задалась. Мы любезно поздоровались, затем вышла Алёна. Теперь с её собакой мы гуляли втроём… В окончании одной из прогулок, когда мы дошли до Алёниного подъезда, одноклассник вопросил меня: «Неужели ты не понимаешь, что мы хотим гулять вдвоём?» Я посмотрел на Алёну. Она промолчала…

Что ж, я сдержанно распрощался и почапал в сторону своей коммуналки. Сказка закончилась.

В середине мая 1987-го мама родила сестру. Я лично довёл её до Института им. Отто, когда начались схватки. Отчим был занят. Видимо, тренировался на гитаре.

Каким-то непонятным образом навсегда рассорились с Мишей и лишь сталкивались на дзюдо, куда ещё записалось с полдюжины наших одноклассников. Наступили летние каникулы, и я снова отправился на все три месяца к бабушке, даже не догадываясь о том, что ожидает меня по возвращению…

В следующем учебном году стало постепенно обнаруживаться странное поведение полугодовалой сестры: она, вроде как, остановилась в развитии 4-х месячного младенца. Мать забила тревогу и стала мотаться по разного рода больницам и врачам. Отчиму было на всё это абсолютно плевать. Казалось, ничего более, кроме бесконечного треньканья на гитаре, его не интересует. Теперь – к постоянному давлению на уши отчимовской «балалайкой» – добавились ещё и ночные, явно болезненные, крики сестрёнки. Она действительно остановилась в развитии и так и продолжала лежать грудничком с согнутыми ножками. При этом сестрёнка мотала головой и постоянно хлопала в ладоши. Врачи ставили различные диагнозы: от ДЦП до каких-то эпилептических историй. Но ни один из эскулапов не попал даже в «молоко»: о её настоящем заболевании в СССР тогда ещё не ведали.

Успеваемость моя скатилась не то, что ниже плинтуса – она пробила пол и упала к соседям снизу. Ни делать уроки, ни полноценно высыпаться – я не мог. Сестра орала от боли каждую ночь и успокаивалась лишь под утро.

Мать приняла решение: поскольку ей с моей сестрой предстояли долгие обследовательские отлёжки в различных стационарах – отправить меня жить в Орёл – в новую семью отца. И уже в середине января на орловском ж/д вокзале меня встречал папа.

Пришлось распрощаться с Северной столицей, со своими школами, секциями, с товарищами-приятелями… И начинать новую жизнь.

Ну что ж, Орёл – так Орёл. При одной мысли, что я не буду каждый день видеть отчима и слушать его виртуозную игру, уже теплело на душе. Да и ночные крики сестры… Они невыносимы. А эти соседи по коммуналке… Как же мне опостылели они, их поганые запахи, шумы и тряпки. Но и у отца были не хоромы, скажем так: однушка, где проживали до моего приезда четыре человека. У папы и его второй жены родился сын – мой брат, на тот момент ему было пять лет. Папа с женой разместились на кухне, на раскладном диване, а мы – дети – делили комнату на троих. Но даже этот вариант в сравнении с тем, где я жил, казался раем.