Реформа головорезов - страница 11

Пальцы ее обмякли и слегка разжались. Я со всей силой рванулся, и откинул руку незнакомки. Признаться, в тот момент я сильно перепугался. Собственно, нападавшая в силу хрупкости комплекции собой ничего опасного не представляла, но в ее поведении пугал напор. После моего рывка женщина пошатнулась и отошла на пару шагов.

– Мне терять нечего, я только сейчас это поняла. Я на все готова, на любое дело пойду. Собой пожертвовать ради блага бесценно. Я ведь тогда этого не понимала, а, оставшись одна, прозрела.

Она перевела дух, но в истерическом припадке вновь бросилась на меня.

– Чего же вы молчите? Я не за тем сюда пришла, чтобы с самой собой разговаривать. Я ведь не могла обознаться? Это же вы!

Женщина всем телом навалилась на меня и придавила к стене. Она уперлась взглядом в то самое место, где должна была быть голова. Глаза ее метнулись в сторону, вниз, а потом она закричала. Я уверен, что закричала. Так иногда делала голова моя, когда я выключал телевизор, и также, как и у моей головы, голоса у незнакомки не было. Жилы на шее стянули ее горло, а глаза выпучились. Она разжала руки и побежала прочь. Через секунду раздался грохот двери. Ночная гостья бесследно исчезла.

Когда я очутился в квартире, комендантский час уже наступил. Незнакомку и причину ее внезапного нападения я списал на обычное совпадение. В полной темноте женщина обозналась и спутала другого человека со мной. Но чтобы она не вернулась глубокой ночью, на всякий случай дверь я не только запер, но и надежно припер стулом. Громкие речи ночной гостьи могли напугать соседей, поэтому я вел себя тише обычного и передвигался на цыпочках, чтобы не потревожить их более.

Хотелось поесть самому и накормить голову. За прошедшие недели она заметно похудела, щеки ввалились, и цвет лица приобрел сероватый оттенок. В последние дни ела голова много и просила добавки, но большая часть пищи вываливалась из горла в пустую. Счета за электричество росли в колоссальных пропорциях, телевизор работал круглые сутки. Стоило его выключить, как голова кричала, плакала и требовала чего-то. Успокаивали ее только еда, радио и телевизор, последний справлялся лучше всего. Несмотря на все капризы, она немного радовалась моему присутствию, если я не прерывал ее удовольствий. Так у нас появилась совместная привычка – смотреть телевизор перед сном: возвратившись со склада, я кормил голову, и успевал иногда обратиться к экрану. Он оказался весьма полезен для меня. Вещи, понятие которых осталось в моей голове, я узнавал с помощью телевидения. Для этого больше всего подходили новости. Я приходил поздно, как раз к вечерней программе. В передаче красивая девушка с серьезным лицом начинала карьеру ведущей. Брюнетка запиналась, но энтузиазм сглаживал эти ошибки. Родинка на верхней губе девушки подрагивала за словами. Я смотрел на нее и засыпал. Из полудремы доносилось: Глава, Глава, Глава… Под его курированием разрабатывались новые методики борьбы с раком, открывались футбольные поля, заключались мирные договоры, строилось Завтра. Обычно я не замечал, как проваливался в сон.

Отношение к потере головы

Постепенно даже у болтливого первого грузчика иссякли темы для разговоров. С каждым днем он все чаще повторялся и привирал для разнообразия. Некоторые события в его устах обрастали такими сверхъестественными подробностями, что обычно отстраненный второй срывался и предъявлял неопровержимые доказательства его лжи. На это первый только посмеивался и продолжал травить байки. Тем не менее и эта болтовня начала изживать себя. Вранье иссякает и рано или поздно приводит к правде. Чем чаще первый рабочий вспоминал прошлое, тем сильнее погружался в себя и ни на что не обращал внимание. Как-то раз дошло до помешательства. Когда второму грузчику выпал выходной, мы с первым работали вдвоем. Он завел со мной беседу, содержание которой уже и не вспомню. Очевидно, она совершенно не заинтересовала меня. Разговор длился нудный и бессмысленный. На втором часе я не выдержал и отошел в туалет, располагавшийся у нас на улице. Каково же было мое удивление, когда по возвращению на склад я услыхал плаксивый голосок первого рабочего, в красках рассказывавшего о тяжелом приступе лихорадки в глубоком детстве. Со слезами на глазах он беседовал сам с собою в полумраке здания. Вспоминал материнские руки, прижимающие его к груди во время жара. При этом крепко обнимал себя. В слушателе, хоть и таком как я, он теперь не нуждался. Здесь мне отчего-то стало стыдно и вместе с тем неприятно. Я постарался как можно незаметнее возвратится на место.