Стоило только Савве заглянуть в затемненный с невнятной цветомузыкой подвальный бар под идиотским названием «Стоп», как все присутствующие мгновенно обернулись в его сторону, не скрывая злобы и презрения.
Савва спросил у бармена пива.
Бармен, ненавидяще белея во тьме глазами, ответил, что пива нет и не будет никогда.
Савва подсел было к одинокой, искурившей в ожидании клиентов не один десяток – пепельница была в окурках, как еж в колючках, – сигарет проститутке. К нему немедленно прямо из шумящего сортира вышел угрюмый, маленький и толстый, как бочонок, армянин: «Она занята!» Никиту удивило (хотя уже не удивило), что и лунно- (в смысле венозно-) ляжечная, определенно разменявшая «сороковку», проститутка брезгливо отвернула накрашенную рыбью морду от молодого и красивого Саввы, обняла студенистой белой рукой армянина за практически отсутствующую, как колючей проволокой утыканную жестким черным волосом, шею.
и ведь не боится наколоть ручонку, подумал тревожно вставший в дверях Никита.
Два устроившихся в углу с принесенным портвейном при- блатненных типа вдруг, как зомби, поднялись из-за своего столика, решительно направились к Савве. Одного Савва, не вступая в ненужные разговоры, встретил прямым в челюсть, другой, однако, успел дать Савве ногой в яйца, прежде чем Никита с грохотом толкнул ему под ноги паукообразный железный стул, который неожиданно, как якорь на дне морском, вмертвую зафиксировался между двумя другими железными пауками, так что у атакующего приблатненного вышла заминка, и Савва с Никитой успели покинуть негостеприимный бар с диким названием «Стоп», радуясь, что «Стоп» выпало противникам, а не им.
«Все против меня», – пробормотал на улице Савва, без малейшего стеснения (чего стесняться при таком отношении со стороны окружающих?) потирая ушибленное место.
«Против тебя?» – удивился Никита.
«Против нас: меня и Союза Советских Социалистических Республик», – уточнил Савва.
«Почему?» – Никита из последних сил преодолевал антипатию к брату. Лживым, жадным и подлым почему-то казался ему Савва. Какая-то совсем идиотская мысль посетила Никиту: а не душит ли он случаем, не закапывает после того, как натешится, несчастных девушек? И еще почему-то ему вдруг смертельно захотелось в Турцию, которая была рядом – через море, однако попасть куда вот так сразу (по желанию) было совершенно невозможно по причине все еще висящего над страной «железного занавеса».
Никита отчетливо, как если бы шел к этому всю свою короткую жизнь, понял: нет страны хуже, чем СССР, и, следовательно, нет человека хуже, чем брат, который пытается продлить существование СССР. Все это было тем более странно, что лично Никита (исключая невозможность предпринять немедленное путешествие в Турцию прямо из Крыма) от СССР ничего плохого не видел. Стало быть, дело было не в Никите. Нечто более существенное, так сказать, судьбоопределяющее и предопределяющее правило бал.
«Еще один такой удар, – Савва шагал, широко расставляя ноги, как будто только что соскочил с лихого скакуна, – и нашей державе п…ц».
«Почему?» – тупо повторил Никита.
«Видишь ли, брат, – перевел дыхание Савва, – в данный момент народ дико ненавидит свою Родину. Причем ненавидит как ее форму, так и содержание, то есть ненавидит законченно и отъявленно. Подобную ненависть можно сравнить с двухактной пьесой. Сначала истребляется форма. Ну, а потом – неотвратимо – оставшееся без формы содержание. Содержание без формы – все равно что человек без… яиц. В принципе, его можно и не истреблять – он и так бесплоден. В каком виде в данный исторический период существует наша Родина? – спросил Савва и сам же ответил: – По форме – СССР, по содержанию – Россия».
