О вкусах не спорят, но для меня подобное было слишком. Едва сдерживая неприязнь, я видел, как колдуны с жадностью начали уминать эту отвратную похлёбку, но сам притронуться к ней не отважился. Толстуха и карлик то и дело косились на меня, хлюпая и чавкая, как будто эти их действия должны были пробудить во мне аппетит.
Я снова опустил глаза на тарелку и на этот раз ужаснулся по-настоящему. То, что я увидел, превзошло все те ужасы, с которыми мне приходилось сталкиваться ранее. Многое я повидал в своей жизни. Много неприглядных деяний мне доводилось совершать, но это было выше моих сил. На поверхности тарелки плавала детская ручка, совсем ещё маленькая, почти что младенческая.
– Какие-то проблемы? – спросил одноглазый, отставив свою тарелку в сторону. Мерзкая жижа стекала по его бороде, но это его явно не тревожило.
– Я не буду это есть, – тихо ответил я, забыв о всякой вежливости.
– Не понял?
– Я не буду это есть, – повторил я громче.
Теперь уже все остальные еретики отставили свои тарелки в стороны и с ненавистью смотрели на меня.
– Брезгуешь? – спросила толстуха.
– Не ем детей, представь себе, – рявкнул я. И по моей трясущейся нижней губе колдуны могли понять, насколько я был близок к яростному припадку.
Ситуация накалилась до предела.
И вдруг колдуны разом расхохотались. Даже длиннорукий подвывал им в такт, создавая нелепую, нечеловеческую какофонию звуков.
– Ну, нет, так нет, нам больше достанется, хи-хи-хи, – хихикал мерзкий карлик своим писклявым голоском, но мне по-прежнему было не смешно.
– Извини, коли потревожили твои чувства нашей пищей. Мы без неё не могём, – пояснил чернокнижник.
– Мясо взрослых не такое сытное. Оно пропитано скверной, – сообщила толстуха, словно без этой информации ну никак нельзя было обойтись.
– Мы любим детей, – сказал одноглазый. – В них много необходимых для пополнения наших жизненных сил элементов. Иногда мы их едим, иногда пытаем, иногда используем для других более интересных утех. Так мы и живём, прославляя Тьму. Таков наш образ существования. Не знал, что такие как ты, скептически относятся к подобным вещам.
– Давайте больше не будем о ваших кулинарных предпочтениях, – попросил я. – Просто покажите мне зеркала, и мы с вами на этом пока расстанемся.
Одноглазый снова переглянулся с толстухой, после чего не хотя произнёс:
– Да будет так. Покажи ему зеркала.
С недовольным видом – а как иначе, ведь я оторвал её от любимой трапезы – толстуха встала из-за стола и поманила меня рукой.
– Идём. Сейчас ты увидишь то, ради чего пришёл.
Не заставив себя ждать, я проследовал вслед за ней к пролому в стене. Остальные колдуны остались на своих местах.
Ступив во тьму пролома, я слышал впереди лишь скрип ступеней и неровное дыхание толстухи. Мы спускались в подвал, из которого веяло затхлостью и тошнотворным запахом похлёбки. Что таили в себе недра этого проклятого дома, я пока не ведал, но поддаваться панике, тем не менее, не собирался. Четвёрка колдунов наверху принялась что-то обсуждать, но услышать о чём они говорили, я уже не мог. Лишь смутные обрывки фраз, да завывания длиннорукого доносились до моего слуха. Возможно, они вынашивали какой-то план, чтобы заманить меня в ловушку. Но я все ещё был уверен в себе и потому не волновался.
Спуск по скрипучей лестнице показался мне целой вечностью, прежде чем я, наконец, ступил на холодный каменистый пол подвала. Толстуха где-то недалеко от меня хлопнула в ладоши, и подвал озарился тусклым светом нескольких десятков факелов, вспыхнувших разом по мановению колдуньи.
