РЕГИСТР - страница 10

– Никого не было? Странно, обычно в одиннадцать там уже толкутся страждущие.

– А что это тут у нас?! – Голос Славки Муромова, Муромца, оглушил меня.

– Чего ты тут делаешь, да с такой бохатой и справной снедью?! От друзей-товарищей крысятничаешь?!

Кто бы другой сказало такое, получил бы в зубы, но Муромец, во-первых, был под стать своему тёзке, гигант под два метра, как раньше говорили косая сажень в плечах. А во-вторых, за всё время нашего знакомства, не припомню, чтобы, несмотря на свои размеры, Муромец кого-то обидел, пользуясь своей неприкосновенностью. Он был просто несколько удивлён, что я не нашёл кого-то и стою в туалете, как первокурсник, алча потребить всё в одно горло. Я поспешил развеять сомнения Муромца.

– Тут первокурсник был, вон его гитара, чешка, побежал к тёте Шуре, за тарой и разбавкой.

– Хм, странный такой? С длинными волосами? Понятно, почему гитару на куртку кинул. Его Сова зовут?

Оказывается, уже тогда Саня кое-кому в институте был известен. В первую очередь своим немного странным поведением. Несколько гипертрофированным отношением к своему инструменту. И не по возрасту серьёзностью. И конечно, искусству играть на гитаре. Муромец указал на чешку своим исполинским пальцем и произнёс басом терзавшую меня мысль.

– А у нас как раз второго не хватает. Ты слышал, как он играет?

– Нет. Я когда зашёл он терзал её, какой-то блюз мучил.

– Настраивал. Он всегда настраивает её перед каждым исполнением.

– Но тут никого не было. И редко кто бывает.

– Перед собой. Он и в одиночестве настраивает инструмент, словно на концерте перед публикой.

Пока мы рядили и судили, Саня уже примчался назад. Вспотевший, но довольный. Он протянул мне две бутылки Буратино и две мороженки. Муромов хмыкнул.

– Деточка, мы тут самогон хлестать собрались, а вы нам мороженку суёте.

Саня покраснел, нахмурился, молча поставил бутылки на подоконник, обе мороженки туда же, взял гитару и собрался выйти. Я его остановил, мне было немного неприятно, что Слава таким образом парня отшил. Зачем он это сделал было понятно – тогда ему больше достанется. Но меня это покоробило, потому я, старшекурсник, остановил первокурсника, и попытался загладить не свою вину.

– Слушай, а давай ты сегодня к нам придёшь? Мы в Ведре репетируем. После семи вечера. Пароль – репетиция ко дню города. Тогда пропустят, а если спросят на проходной, кто такой – отвечай как есть.

Саня улыбнулся, и кивну головой. Мне кажется, если бы я не остановил его тогда, он навсегда завязал бы с музыкой. Почему, не знаю даже, просто наваждение такое было – если ты его не остановишь, он уйдёт навсегда.

Да, водка, в смысле самогон, оказалась полная дрянь. Или мне настроение испортил Муромов. Мы кстати с ним до сих пор не общаемся. Вот такие дела.

П. Мамаев, пенсионер, руководитель кружка детской самодеятельности школы №15.

– Он учился хорошо, даже можно сказать был подобен пылесосу, втягивал в себя знания. Учился хорошо, но иногда сознательно сдавал хуже, чем мог, не хотел, чтобы его ставили в пример, как ботаника. После победы в Таллине про них заговорили, но если старшие, Мамаев и Логинов, были более или менее известны, то про второкурсника Совина было почти ничего не известно. Он был вроде бы приветливо обходился со всеми, но вот тех, кто был с ним всю жизнь, было немного. Впрочем, многие могли предполагать, что они друзья Сани, хотя это было не так. Однако он никогда не говорил человеку прямо – ты мне не нравишься или я не хочу с тобой общаться, не гнал никого, вот люди и полагали, что все они его друзья. Я сам в самодеятельности не участвовал, поскольку у меня отец был архитектор, мама работала в НИИ Проектстроя, дед был инженером, заложившим первую домну №3, старший брат работал в министерском отделе, по нашему региону, инспектором за строительством промышленных объектов. Одним словом я был полностью увлечён архитектурой и строительным дизайном. Да, мне нравилось, как Саня исполняет свои песни, было немного приятно, что учусь с ним в одной группе, но какого-то преклонения, подобострастия я не испытывал. Потому он и общался со мной до самого своего исчезновения. Не часто, но всё же мы встречались, у общих знакомых, в свадьбах или похоронах, сталкивались в коридорах института технического дизайна на Пионерской, я туда приносил проекты плановой застройки микрорайонов Заречный и Левобережный. Их готовило наше бюро, а Саня был в том числе одним из экспертов, дававших добро или отказывающих в праве на воплощение в жизнь проекта. И надо сказать никакого панибратства, кумовства он не терпел. Когда Иваницкий, кое-как окончив институт, устроился, уж не знаю какими путями, в бюро строительного комбината №2, и вместе с такими же обормотами спроектировал новый тип домов, двенадцатиэтажных, во многом скопировав проект ленинградцев, 42-й кажется, я не специалист по жилищному строительству, то отнёс Сане. Тот сидел, скоблил, писал, отдал потом своему начальнику отдела, тот тоже сидел. Борис уже довольный полагал, что всё на мази, ведь старый друг не может его подвести. Занял у барыг денег, купил подержанный ГАЗ-21, чёрный, что по тем временам было о-го-го. И тут Саня ему звонит вечером, уставший и говорит, твой проект забраковали. Они с Иваницким почти два года не общались, и думаю, тот не забыл обиды. Куда делся второй альбом? У Майора его не было, он отдал Борису, чтобы тот попытался протолкнуть через свои связи в Москве Регистр. Вот и всё, кроме обложки, сделанной Саней, и пары записей на кассетный магнитофон Яуза ничего не осталось. А он работал над ним долго. Сорок два трека, двойной альбом. И всё исчезло. Я виделся с Саней после его возвращения из Таллина, как раз была встреча с нашими бонзами, вид был у него такой, словно он в одиночку разгрузил вагон с углем. Мы остались одни, у меня нога болела, потому я сидел и ждал, когда наша врачиха Сорокопутка придёт, ногу я на волейболе подвернул. А Саня сидел просто, и сосредоточенно смотрел на стену, где висели плакаты, предупреждающие об опасностях беспорядочных связей.