Но всё как будто замерло. Ринкто заглушил двигатели, и подключившись по радиоволновой связи к модулю посадочной платформы, вызвал изображение снаружи. 3D-шка показала завалившийся на бок фюзеляж, едва вписавшийся в круг платформы. Размытыми очертаниями, словно помехи на экране, налетали с разных сторон беснующиеся волны. Напряжённо следя, Ринкто бросил взгляд на небольшой выступающий квадрат на другом конце платформы, почти незаметный на модели. Если купол заклинит, то придётся выбираться и, рискуя быть смытым волнами, добираться до ручного люка. Спустя пару секунд он наконец увидел то, чего ждал: из краёв платформы стали подниматься обратно стенки купола. Полоска за полоской. Слева. Справа. Но треугольник сзади корабля, едва начав подъём, замер. Руки легли на крепления ремней кресла. Секунда. Где-то позади раздался надсадный лязг.
Третий сектор купола наконец-то продолжил движение навстречу уже сомкнувшимся двум частям. Слева лёгкий толчок прокатился по фюзеляжу. Похоже, неудачный магнитный захват снова выстрелил, теперь в нём уже не было сильной необходимости. Если только для фиксации. Полосы последнего сектора выстраивались всё выше и выше. Ещё одна массивная волна захлестнула платформу через него. Корабль тряхнуло. А потом стекло иллюминатора, натянувшись, разлетелось вдребезги, мелкими осколками осыпав кабину. И с ней влетела чёрно-серо-зелёная распадающаяся на крупные брызги вода. Она окропила фигуру, съёжившуюся в кресле, и та судорожно задёргалась, словно объятая пламенем. И серый дымок стал с шипением расходится повсюду.
Ринкто почувствовал боль только в самый первый момент, когда она пригвоздила его, словно в гигантской мышеловке, тяжёло и неудержимо. Его сознание снова превратилось в точку. Она слабо вспыхнула в полном мраке, а потом её закрутило вокруг незримого центра как в центрифуге. Какая-то слабая связь, державшаяся за этот центр, натягивалась и истончалась, всё быстрее было вращение. Всё это длилось один миг. Нить оборвалась, и точку выбросило далеко-далеко во мрак. И больше не осталось ничего.
Его словно подбросило. Как будто спрессованный в точку резиновый баллон внезапно надули огромным давлением. И он приобрёл форму. Форму человеческого тела. Ощущения кожи непривычно саднили. И ощущать своё тело казалось непривычно. Это было так досадно, что далеко не сразу понял, что кроме этих ощущений чего-то не хватает.
В животе что-то тяжело оплывало, конечности тянулись в стороны. Но в полной темноте. Вся эта осязаемая чувствительность была где-то внутри темноты. Внутри него. А снаружи ничего не было. Не было вообще чего-либо, что можно было бы назвать наружным. Ни света, ни звуков, ни запахов.
Потом вполз вкус. Вернее, сперва проявился опухший язык, теснившийся среди зубов. Там было сухо, вязкая слюна, которую хотелось сглотнуть, и никак не получалось. Силясь сделать это, провёл какое-то время, пока не услышал первые слова:
…если бы он там и смог сесть, то кто бы его потом забирал? Этот полёт изначально был перегружен рисками.
Слова были тоже сухими, вязко расползающимися и слабо ощутимыми. И похоже были далеко не первыми. Вереницей они тянулись откуда-то сверху:
– И то, что он успел приземлиться до усиления ветра, это большое везение.
– Не везение, а расчёт, – второй голос тоже глухо слышался, но обладал большей силой. И даже сквозь ватную темноту звучал решительностью. А первый словно обволакивал его мягкой плотной массой:
