Река Великая - страница 4
Дом староверов с резным фронтоном и теремками-наличниками на окнах рисовал впечатление сытной крестьянской старины. Снег на крыше в свете фонаря с улицы отливал мертвенной синевой. Взгляд Ивана задержался на коньке избы, где вместо деревянной лошадиной головы или петуха восседала неизвестная рептилия в снежной шапке.
От дома к сараю из бревен на другом краю двора была расчищена дорожка в снегу. Ни теплиц, ни сада в хозяйстве не было. На участке росла только старая ель, и у забора торчали из-под снега ветки какого-то кустарника.
Похожий на гончую поджарый лопоухий пес рвался на цепи, другой конец которой был приделан к будке из нестроганых бревен.
– Кощей! Не балуй! – Прикрикнула молодая хозяйка, но пес только больше ярился. Опера́м пришлось сделать крюк, чтобы подойти к крыльцу.
Вместе с хозяйкой они поднялись по ступеням. В сенях вдоль потолка были растянуты гирлянды сушеных щук и лещей. Аппетитно пахло вяленой рыбой. Женщина скинула шубу и осталась в неподпоясанном старомодном платье. Лейтенант посмотрел на ее живот и сделал вывод, что директорское семейство ждет пополнение, и довольно скоро. С трудом наклонившись, она стянула валенки, сунула ноги в тапки и отворила перед гостями дверь.
Директор артели «Садко» Святовит Михалапович Родич при виде полицейских поднялся от стола и вставил закладку в книгу. На нем был джемпер красно-коричневого цвета с рисунком из бледно-желтых линий и ромбов и шаровары. Вопреки Ивановым ожиданиям, бороды директор-старовер не носил, на лице были только жидковатые усы подковой.
Женщина на другом конце скамьи – наверно, его супруга – отложила пяльцы с вышивкой. Она была ровесница Святовита Михалаповича, лет пятидесяти с небольшим.
– Бог в помощь.
– Сабанеев. Уголовный розыск, – лейтенант пожал руку, которую протянул ему хозяин, и показал удостоверение.
– Присаживайтесь.
За всю последнюю неделю это первое жилище, где Сабанеев с Копьевым не увидели наряженной елки. То ли в общине не отмечают праздников, то ли Новый год встречать будут через две недели по старому стилю. Четверть избы занимает исполинская печь, с которой на полицейских таращит заспанные глаза девчушка лет четырех-пяти. Печь отделяет кухонную зону от жилого помещения с длинным столом и двумя самодельным кроватями: односпальной и широкой двуспальной с массивным глухим изголовьем. Шкафа в избе нет, но в дальнем углу стоят два старинных сундука с железной оковкой, один немного меньше другого.
– Квасу выпьете?
– Неси – не спрашивай. Да ухи влей, – ворчит хозяин.
Когда беременная скрылась за печкой, к Ивану обратилась «вышивальщица»:
– К нам почтальонка в том году заходила. Любава ей тоже квасу предложила, а она отвечает: «Вам, староверам, после этого кружку придется бить».
– И я про такой обычай читал, – сказал Иван Сабанеев.
– Старообрядцы разные есть. Поповцы, единоверцы – у них, может быть, так.
– А вы?
– Мы беспоповцы, – улыбнулась женщина. Каштановые волосы у нее были пострижены в каре, ногти покрашены кроваво-алым лаком.
– Беспоповцы? То есть священников у вас нет?
– Ни попов, ни церкви, – подтвердил за нее хозяин избы. – В жилищах своих Господу Богу молимся, – при этих словах они вдвоем привстали с лавки и по-староверски, двумя перстами, старательно перекрестились. Девочка на кровати вытащила руку из-под одеяла и повторила их жест. Сабанеев огляделся и не нашел глазами ни одной иконы, но решил дальше не распространяться на религиозную тему.