– Полагаю, что в соответствующей ситуации все мы способны на это, – проговорил он уже более прохладным тоном. – Но Мэлори, бесспорно, достаточно явно выразил удовлетворение ее безвременной кончиной.
– Мэл? – Девушка подняла брови. – А мне казалось, что, вопреки всем спорам, она ему симпатична.
– Симпатична? – удивился Доминик.
– Да. – Повернувшись, Кларисса сделала шаг к подножию лестницы. – Ради нее он вернул картину Россетти[7] в библиотеку. Хотя терпеть не может это произведение и прежде прятал его в утренней гостиной, куда члены семьи почти не ходят.
– А вы уверены в том, что ему не нравится эта картина?
– Ну, конечно же. Она слишком чувственная, почти вызывающая. – Мисс Парментер повела плечами. – Но Юнити она нравилась. Впрочем, это неудивительно.
– Мне она тоже нравится. Натурщица Россетти очаровательна.
– Конечно, но Мэл считает ее распутной.
– Тогда почему он перевесил ее обратно в библиотеку?
– Потому что Юнити попросила его! – фыркнула Кларисса с легким нетерпением. – А еще он носил ей со станции пакеты с книгами… три раза за последние две недели. Причем он тогда был погружен в занятия, да еще дождь лил вовсю. Почему? – Она возвысила голос: – Потому что она попросила! И он перестал носить свой любимый зеленый пиджак… потому что тот ей не нравился. Так что я сомневаюсь в том, что он недолюбливал Юнити в той степени, в которой вам это кажется.
Вернувшись в памяти к названным девушкой случаям, Доминик подумал, что она во всем права. Чем больше он думал, тем меньше поведение Мэлори соответствовало его характеру. Молодой человек терпеть не мог дождя и часто говорил о том, что ждет не дождется теплой и сухой римской погоды, в которой видел побочное благословение своего призвания. Кроме того, Кордэ никогда не замечал, чтобы сын хозяина дома исполнял еще чьи-либо поручения. Даже родная мать получила от него вежливый отказ, когда попросила сходить в аптеку. Он занимался, и это было для него важнее всех дел на свете. Но о зеленом пиджаке Доминик не знал. Он редко замечал, во что одеты мужчины – хотя всегда запоминал дамские наряды. Впрочем, с картиной Россетти дело обстояло иначе. Забыть ее было невозможно.
Любопытно… Итак, Мэлори оказывал Юнити уйму услуг, невзирая на явное презрение к ней. Доминику не нужно было далеко ходить за объяснением этого факта. Мисс Беллвуд была удивительно привлекательной женщиной. Это объяснялось не просто красотой ее лица или белизной кожи: она была переполнена жизненной силой, интеллектом и постоянным ощущением счастья и вызова, предоставляемыми жизнью. Он и сам с болью вспоминал ее обаяние. Но того, что оно затронуло и Мэлори, священник не подозревал.
– Должно быть, вы правы, – проговорил он. – Я не знал об этом.
– Возможно, он пытался обратить ее в свою веру, – сухо заметила Кларисса. – Если бы он привел Юнити в объятия Римской церкви после того, как она столько месяцев переводила документы для Церкви Английской, то одержал бы основательную победу над отцом.
– В тот период, над которым они работали, обе церкви были еще едины, – заметил ее собеседник.
– Я знаю! – возмутилась Парментер, хотя было очевидно, что она забыла об этом. – Поэтому им и были нужны все эти различные переводы. По одному на секту, разве не ясно? – добавила она, после чего быстро и не оглядываясь направилась вверх по лестнице.
К ланчу никто не вышел. Рэмси оставался в своем кабинете, Вита писала письма, Трифена скорбела в своем уединении, a Кларисса спустилась в музыкальный кабинет и принялась играть на пианино траурный марш из «Саула»
