Он опять не сдержался и хлопнул кулаком по столу.
– Это же ювелирная работа, это как шайтан бритвой водит! Короче, еще пятнадцать миллионов на производство, это три.
Аккуратно вписывая цифры столбиком в свой блокнот, Бергамов мрачнел с каждой минутой.
– Ну а главное – то, что в-четвертых, – голос Додоева упал до шепота, – я честью поклялся, я людей своим словом повязал, диаспору подключил! Тысячи людей работали, развозили пленки по зонам. Взятки давали начальникам-шмональникам, чтоб крутили бесперебойно, рисковали… Что деньги! Деньги я отдал, еще восемь миллионов этих президентов американских, пропади они пропадом, но я теперь опозорен, слово не выдержал…
Додоев опустил голову и смял бумажки со своими выкладками.
Бергамов раздраженно посмотрел на него и подвел жирную черту под столбиком цифр в блокноте. Потом отодвинул от себя блокнот и встал:
– Итак, – сказал он с расстановкой, – расходы по операции, которая могла бы стать подлинным триумфом нашей организации, составляют… – он заглянул в блокнот, – … составляют шестьдесят три миллиона долларов. Результат нулевой.
Отойдя к панорамному окну, Бергамов закурил. Тонкая коричневая сигарета подрагивала в его пальцах.
– Нет, хуже, чем нулевой! – повысил он голос, внезапно повернувшись к собравшимся.
Доставший было из кармана пачку «Беломора» Телегин вздрогнул и бросил ее на стол, так и не достав папиросу. Додоев отвернулся.
– Хуже, чем нулевой! – повторил Бергамов, вдавив в полированный подоконник едва раскуренную сигарету. – Эпохальный, можно сказать, исторический план по уничтожению уголовной сволочи, паразитирующей на теле нашей несчастной страны, план, который был способен перевернуть жизнь России и привести нас к власти – этот план сведен на нет каким-то распоясавшимся попрыгунчиком с микрофоном! И это говорите мне вы – мозг, элита из элит, руководители организации, объединяющей цвет вырождающейся нации!
Переставший сдерживаться Бергамов уже почти кричал:
– Сначала этот никчемный паяц, этот клоп, возомнивший о себе невесть что, нагло отказывается ехать на гастроли по исправительно-трудовым учреждениям и делает таким образом невозможным запуск программы на самоуничтожение окопавшихся там дармоедов! И мы – мы! – не можем с ним ничего сделать! Потом он фактически объявляет нам войну, то есть в одиночку противостоит глубоко законспирированной структуре, имеющей соратников практически во всех эшелонах власти, – и выигрывает!!! Выставляет нас на посмешище, провоцируя международный скандал, пропихнув в эфир телеинтервью с погаными разоблачениями изменника Петрова, слизняка, приспособленца, сволочи…
Взяв себя в руки, Бергамов вернулся к столу и снова сел, с раздражением отбросив в сторону блокнот.
– Если Казбек Магомедович в чем-то и прав, – помолчав, сказал он уже обычным бесстрастным голосом, – так это в том, что мы опозорены. И это никому даром не пройдет. Есть ответственный за нормальное функционирование Северо-Западного отделения организации. Изменник Петров был его креатурой, ему и было поручено разобраться с ним. Где Самоедов?
– Здесь, на верхней палубе, – тут же откликнулся Телегин и несмело улыбнулся, – волнуется в ожидании…
– Не время шутки шутить, Аркадий Игнатович, – оборвал его Бергамов, – самое время всем поволноваться, а не одному Самоедову. Давайте его сюда!
Телегин быстро подошел к пульту, расположенному под жидкокристаллическими дисплеями, нажал клавишу. Тут же с мягким шипением открылась входная дверь, и в проеме показался бледный Самоедов.
