Ressentiment - страница 22

Заснув в кресле таким нелепым образом, Андрей очнулся, только когда его голова бессильно слетела вниз, упав с неудобного подголовника кресла. Воспрянув духом, творец вновь приступил к работе. Ему вдруг вспомнилось, как в одиннадцатом классе прочитал статью о Жиле Гранье, французском людоеде, кажется, шестнадцатого века. Образ убийцы поэтизировался в народном фольклоре. Радклиф со станции Пионерская решил взять этот материал о получеловеке-полуволке за основу своей работы. Через 20 минут перед ним уже была готова страница текста следующего содержания:

Гранье стоял в хлеву, перепачкавшись кровью, стекавшей с каждой части его тела. Вся одежда: камзол, парусиновые штаны, даже мягкие ботинки из кожи буквально сочились кровью. Гранье сплюнул, рассматривая содеянное преступление, перед ним на полу хлева, выстланного сеном, лежала молодая крестьянка Изабелла, чьи щеки еще недавно рдели спелым персиком, когда она, веселясь, вбегала в дом своей матушки, соседки Гранье, подолгу смеясь и рассказывая о своем плодотворном походе на утренний луг, блиставший красками в свете летнего солнца. Наблюдая и запечатлевая в сознании остроконечную форму ее черепа, изменение его очертаний после удара, блестящую поверхность лба, Гранье чувствовал, что этим впечатление его не исчерпывается, что за движением линий и освещенностью поверхности есть еще что-то, что-то такое, что они одновременно как бы и содержат и прячут в себе. Тем не менее, он был безмолвен, созерцая внутри себя только зияющую гулкую пустоту, какой сквозит воздушный шар, поднявшись высоко над уровнем моря в разряженный слой воздуха, где нет уже никакого человеческого присутствия жизни и только материя, теряясь, перестает уже на грани быть осязаемой. Тело крестьянки казалось ему таким далеким, непостижимо отделенным от всего интерьера хлева, будто заброшенным сюда злым и насмешливым декоратором, именуемым случаем. Медленно, как будто утопая в патоке соленого от крови и злодеяний воздуха, убийца-изувер устремился к выходу из хлева, преодолевая нечеловеческое сопротивление. Приходили ли ему мысли о раскаянии? Хотел ли он обратиться к Богу, усмирив в себе злость, или же продолжал свое кровавое шествия, одурманенный кровью и хтоническим черным духом, ниспосланным на него в качестве проклятия за дурную молодость? Вовсе нет, Гранье был полон только зияющей пустоты, будто разливающейся в нем тысячей осколков, проступающей наружу в его движениях, заполняющей его сердце. Он мыслил, но мыслил, потеряв всякое ощущение чувства, будто заведенный механизм швейцарских часов, не знающих остановки до истечения своего срока службы. Вид ночной луны, однако, вызывал в нем некое сладостное чувство, которого он не ожидал ощутить, о котором, до того, как увидеть квадрат пустого поля, потерявшего побеги ржи, он не имел никакого понятия, с которым, он чувствовал, ничто другое, кроме этой фразы, не могло бы познакомить его, и он ощутил к луне какую-то невиданную ранее ненависть, смешанную с невыносимым желанием сближения.

Да уж, вышло монументально. Андрей обессиленно положил голову на стол, собираясь теперь окончательно погрузиться в пучину без сновидений. Он не раздевался и не выключил света, а просто завалился там же, где и сидел, удовлетворенный результатом своего труда. Засыпая, почти наконец встретившись с Морфеем, уже в полудреме вдруг снова вспомнил, как беззащитная серна бьется о скалы и дергает лапами, когда ее поедает беркут. Боль в затекшей руке заставила поменять положение. Приподнимаясь, бедолага кинул взор в окно. Вдалеке, внизу детской площадки ему почудился силуэт высокого и крепкого мужчины, стоявшего между деревьев. Силуэт застыл, не двигаясь, будто срастаясь с массивом берез. Только Бог знает, что двигало парнем, но он приветственно махнул рукой. Здравствуйте, Андрей, рад тебя видеть снова. Я слегка кивнул. Писатель, видимо не до конца отдавая себе отчет, быстро задернул окно занавеской, повалился на кровать и заснул тяжелым похмельным сном, теряясь в красочных сновидениях. Уверен, завтрашний удивительный день для него начнется только тогда, когда солнце уже будет заходить в закатном блеске за пятиэтажные хрущевки. Same stuff, different day, nah?