Виктор Емельянович относился к тем, кто верил в стечение обстоятельств и связи в групповых инцидентах признавал с большой неохотой. Конечно, появление маньяка повышало статус дела и за его раскрытие можно было надеяться на повышенное вознаграждение, но вот признавать одиночное, пусть и кровавое убийство за дело рук больного человека не хотелось. По его опыту, убийца Акопян скорее всего съехавший с катушек наркоман, чем маньяк, но в народ уже пошла иная версия. Впрочем, следователя беспокоило не столько кто нашинковал свою девицу, чем почему это произошло именно в том районе, где работает Виктор, и почему именно в его смену? Порывайко сокрушенно покачал головой: вот не везет, так не везет. После этих взрывов любое серьезное преступление будет на таком контроле, что запросто можно без работы остаться. Это как минимум.
Хотя, с другой стороны, если взяться за дело умно, то можно сделать хорошую карьеру. Быстро, по горячим следам раскрутить преступление – вот и шанс отличиться по-крупному. А что, почему бы и нет? Главное – найти зацепку, указание на возможного преступника. И потом крутить его, мять и давить до тех пор, пока или сам не расколется, или не укажет дорожку к настоящему маньяку. Но для этого очень важен темп, малейшая задержка – и дело заберут, а тебя запишут в неперспективные.
Порывайко еще раз посмотрел на останки. Да уж, расчлененка не такое и реднкое явление, как кажется, но чтобы вот так, таким странным такое редко увидишь – тело расчленили на три, нет, если учесть руку, то на четыре части! Убийцы, пусть и маньяки, существа ленивые, они рубить кости не станут, они разделят тело по естественным местам – суставам. А здесь рубили по кости, так только в старину на поле боя, но там тоже одного удара хватало. Да, были в истории упоминания о лихих рубаках разваливающих шашкой от плеча и наискось до пояса, но и все, зачем же в этом случае еще и повторно рубить?
Интересно, каким оружием можно было так рубить? Топор? Да нет, у топора лезвие не такой ширины, так не рассечет. Сабля? Чушь собачья! Это только в книжках былинные герои одним ударом рубили и седока и лошадь. Да и кто будет посреди бела дня бегать по Москве с саблей в руках?
Следователь поежился. Вот подвалило счастье! Попробуй разгадай, что было на уме у психа, который это сделал. Ни логики, ни смысла, только сумеречная зона сознания. Порывайко не любил такие дела. Да и кто их любит? Если таковые и есть, ему они неизвестны.
– Зинчук! – позвал он опера, на свою беду попавшегося на глаза следователя. – Коля, ты чего стоишь? Давай пройдись по соседям. Не может такого быть, чтобы никто ничего не видел.
Зинчук, самый молодой, но весьма амбициозный инспектор местного уголовного розыска, молча кивнул. Его бледность и молчаливость говорили яснее всяких слов. Было видно, что он борется с подступившей к горлу тошнотой. Салага. Нервы шалят, что поделаешь. Он-то сам всякого повидал, но такого пока не приходилось.
Порывайко остановил взгляд на откатившейся части туловища. Удар был нанесен по косой. Он начинался от правой грудины и, перерубив позвоночник, прошел над левой частью тазовой кости. Обычно бьют сверху, а тут сбоку… Но и этого зверю показалось мало. Второй удар пришелся по тазу, и теперь ноги жертвы лежали в разных частях комнаты. Красно‑буро‑белая масса, казалось, была разбросана по всей комнате. Но мерзавец и этим не удовольствовался. Он словно задался Целью выпустить всю кровь из тела несчастной жертвы. Она покрывала пол: только-только начавшая сворачиваться, казалось, все еще дымящаяся.
