– Который час? – спросил Кольцов. – И где мои деньги?
– Сейчас, – капитан посмотрел на часы, лежавшие у него на столе, – четыре пятнадцать.
И протянул Кольцову его часы «Полет». Ему опять пришлось встать со стула и подойти к столу. Вопрос о деньгах капитан проигнорировал. Он, очевидно, ни о каких деньгах не знал. Он же заступил на дежурство «позже». И в протоколе о деньгах, наверняка, ничего не сказано.
– Я позвонил Вашей жене. Скоро она здесь будет.
Кольцов понимал, что узнать номер его домашнего телефона было нетрудно, но жену он никак не хотел бы здесь видеть. Вернее, он не хотел, чтобы она увидела его в таком состоянии. Но он промолчал.
Через несколько минут дверь открылась и в кабинет вошла Лариса. Увидев ее, капитан вскочил из-за стола и устремился к ней навстречу. Лариса умела произвести впечатление. Ее появление в этом убогом кабинете среди ночи было подобно выходу Афродиты из морского прибоя.
– Проходите, садитесь, пожалуйста, – засуетился капитан. – Извините, что побеспокоили Вас так поздно.
Лариса была невозмутима как статуя ее предшественницы. Она холодно улыбнулась милиционеру, окинув взглядом его тщедушную фигуру сверху вниз и, оставаясь у дверей, коротко спросила:
– Мы можем ехать? Такси ждет.
Только после этого, она посмотрела на мужа, продолжавшего сидеть на стуле у двери.
– Да, конечно, вы свободны, – брякнул по привычке капитан, но тут же сообразил… – Извините, оговорился.
Он вернулся за свой стол, за которым вновь обрел уверенность в себе. Оттуда он обратился к уже вставшему и повернувшемуся к выходу Кольцову:
– Одну минутку, Сергей Михайлович, – капитан держал в руках бумагу, в которую Кольцов так и не заглянул. – Я уничтожаю Ваш протокол. Но полагаюсь на Ваше благоразумие. Пусть это недоразумение останется между нами. Вы, думаю, согласны? – капитан демонстративно медленно порвал бумагу.
Кольцов промолчал, понимая, что милиционер прав. Огласка не нужна была ни ему, ни милиции. Опротестовывать «протокол» было бессмысленно.
Они вышли на ночную знакомую улицу. Вытрезвитель оказался в двух кварталах от места работы Кольцова, который до этого не обращал внимания на этот небольшой деревянный домик в глубине двора. В такси они сидели молча, до их дома ехать было недалеко.
Войдя в квартиру, Кольцов сразу же направился в ванну. В горячей воде боль постепенно отпускала тело, но сосредоточилась теперь в районе почек. Он не сразу заметил, что вода в ванной стала черной. И испугался.
– Тебя сильно били, – сказала вошедшая в ванну с полотенцем Лариса. – Об этом меня предупредил капитан еще по телефону. Он не знал, сможешь ли ты выбраться оттуда сам. Вероятно, били сапогами или ботинками, поэтому у тебя вся спина черная от грязи. Дай бог, чтобы не отбили что-нибудь внутри!
Приходя в себя, Кольцов только сейчас начал осознавать весь ужас, произошедшего с ним. И дело было не столько в том, что его впервые в жизни избили, и он даже не мог оказать сопротивление. Это тяжело было осознавать, но боль, наверное, со временем пройдет. Но он уже знал, что никогда не забудет то острейшее унижение, которое испытал. Своими сапогами какая-та безмозглая дрянь, исключительно из инстинкта садизма, растоптала его как человека!
Он на всю жизнь запомнит это чувство попранного человеческого достоинства. И тогда, когда будет смотреть популярные советские «мыльные» телесериалы о бравых «ментах». Глядя на знаменитых киноактеров, с талантом и упоением играющих роли непорочных «борцов» за справедливость и закон, у Кольцова будет желание спросить этих интеллигентов: а вы сами, хотя бы раз, побывали в «гостях» у советского гестапо? Недаром русская мудрость гласит: от сумы и от тюрьмы не зарекайся!
