И после года барахтанья… стоило увидеть небольшой аккуратный животик женщины рядом с ним - и всё. Если бы не это, может и выкарабкалась, а так… силы кончились как-то разом. Вот только что еще что-то оставалось и вдруг резко пропало. А может весь этот год они медленно уходили на то, чтобы верить, что я сильная и смогу? Не смогла, не получилось, не сильная…
Потом был почти осознанный выбор – уйти. Не самоубийство - это не смогла бы, в голову не пришло бы. Я ничего с собой не сделала. Просто перестала что-то делать, и это оказалось в разы легче. Домой после той случайной встречи возвращалась уже как сомнамбула. Все стало безразлично, эмоции отключились, чувства тоже, потребности исчезли - куча работы уже даже не для психотерапевта, а психиатра. Но необходимости в такой помощи я не видела – приняла то, что со мной творилось, как освобождение. Отлежусь, думала… А потом уже стало совсем поздно, да и особых мучений умирание не доставляло.
Я с самого начала не поняла всей опасности своего состояния. Да я слезинки не уронила за этот год – я же сильная. Месяцами скрывала ото всех, насколько мне плохо и у меня получалось. Разве только Шония...? Но на неудобные вопросы я отвечать не стала, а он и не настаивал. Я старалась-играла спокойствие и благополучие и втянулась в это дело настолько, что самой стало казаться - становится легче. Заигралась. Хотя кому это все было нужно? Ну и... как-то незаметно прошла точку невозврата - соматическое здоровье было напрочь подорвано безграмотно запертым стрессом. А последствия хронической бессонницы вкупе с остальными прелестями депрессии могут стать катастрофическими, вплоть до летального исхода.
Сейчас я уже понимала, что сломала меня не та встреча и даже не весь этот трудный год – все шестнадцать лет брака чего-то такого я и ждала, сразу запрограммировав на расставание себя и мужа тоже. Вырвав у Сережки то нелепое обещание. И всё это время где-то внутри незаметно так тикало… как часовой механизм в бомбе замедленного действия.
Все мои беды из-за генетической мутации. Под раздачу я попала еще в мамином животе - редкая аномалия и, слава Богу, не повлиявшая на анатомические признаки и не сочетающаяся с другими пороками внутренних органов, а это запросто в таких случаях. Но степень патологии однозначно указывала на бесплодие, без вариантов. Я узнала об этом в восемнадцать. У мамы месячные тоже пришли поздно - в шестнадцать, потому и тревогу она не била до самого моего совершеннолетия, еще и успокаивала - у нее-то все в порядке, все-таки три дочки.
От Сережи я ничего не скрывала. Не сразу, правда, сказала… какой смысл говорить о таком всем подряд? А когда он уже был не «все», а стал для меня всем – за какой-то месяц, и мы уже переспали… Тогда и призналась, что родить детей ему не смогу. Помолчав, он ответил, что это не настолько для него важно, а через полгода позвал замуж. И тогда я заставила его дать обещание – когда дети станут для него важны, он обязательно должен сказать об этом.
- Клянись!
- Дурочка ты, Машка, - улыбался он, - я целых полгода думал и все для себя уже решил.
- Сережа… - напряглась я, - мне всегда нужно будет знать, что ты не жалеешь… пока молчишь – все хорошо, да? Но если вдруг… я пойму, Сереж.
У него обычная хорошая профессия – инженер-механик. Мой бывший муж приятный мужчина и парнем был симпатичным, хотя красавцем не был никогда. И хорошим любовником, наверное, тоже. Но он был весь мой и любила я его без памяти. Любила бы, наверное, даже импотентом. Меня все устраивало, я сознательно лишала себя того, что считала не таким важным по сравнению со всем остальным. Мы замечательно жили все это время! Но я всегда помнила тот наш уговор и, наверное, подсознательно готовилась… Может это и дало потом силы отпустить его - когда будущие дети стали важнее меня. Постепенно, не сразу… я стала замечать, догадалась, поняла. Ждала уже осознанно и дождалась:
