. Ах, если бы вы знали, как я вся дрожала! Эдакого, точно, еще никогда не бывало со мною. Но только какой страшный этот Яичница! Какой он должен быть тиран для жены. Мне все так вот и кажется, что он сейчас воротится.
Кочкарев. О, ни за что не воротится. Я ставлю голову, если который-нибудь из них двух покажет нос свой здесь.
Агафья Тихоновна. А третий?
Кочкарев. Какой третий?
Жевакин(высовывает голову в двери). Смерть хочется знать, как она будет изъясняться обо мне своим ротиком… розанчик эдакой!
Агафья Тихоновна. А Балтазар Балтазарович?
Жевакин. А, вот оно! вот оно! (Потирает руки.)
Кочкарев. Фу-ты, пропасть! Я думал, о ком вы говорите. Да ведь это просто черт знает что, набитый дурак.
Жевакин. Это что такое? Уж этого я, признаюсь, никак не понимаю.
Агафья Тихоновна. А он, однако же, на вид показался очень хорошим человеком.
Кочкарев. Пьяница!
Жевакин. Ей-богу, не понимаю.
Агафья Тихоновна. Неужели и пьяница еще?
Кочкарев. Помилуйте, отъявленный мерзавец!
Жевакин(громко). Нет, позвольте, уж этого я никак не просил вас говорить. Что-нибудь замолвить в мой профит, похвалить – другое дело; а чтобы эдаким образом, эдакими словами – уж извольте разве кого-нибудь другого, а уж я слуга покорный!
Кочкарев(в сторону). Как это угораздило его подвернуться? (Агафье Тихоновне, вполголоса.) Смотрите, смотрите: на ногах не держится. Эдакое мыслете он всякий день пишет. Прогоните его, да и концы в воду! (В сторону.) А Подколесина нет как нет. Экой мерзавец! Уж я ж вымещу на нем! (Уходит.)
Агафья Тихоновна и Жевакин.
Жевакин(в сторону). Обещался хвалить, а вместо того выбранил! Престранный человек! (Вслух.) Вы, сударыня, не верьте…
Агафья Тихоновна. Извините, мне нездоровится… болит-с голова. (Хочет уйти.)
Жевакин. Но, может быть, вам что-нибудь во мне не нравится? (Указывая на голову.) Вы не глядите на то, что у меня здесь маленькая плешина. Это ничего, это от лихорадки; волоса сейчас вырастут.
Агафья Тихоновна. Мне все равно-с, что бы у вас там ни было.
Жевакин. У меня, сударыня… если надену черный фрак, так цвет лица будет побелее.
Агафья Тихоновна. Для вас лучше. Прощайте! (Уходит.)
Жевакин один, говорит вслед ей.
Сударыня, позвольте, скажите причину: зачем? почему? Или во мне какой-либо существенный есть изъян, что ли?.. Ушла! Престранный случай! Вот уж, никак, в семнадцатый раз случается со мною, и всё почти одинаким образом: кажется, эдак сначала все хорошо, а как дойдет дело до развязки – смотришь, и откажут. (Ходит по комнате в размышлении.) Да… Вот эта уж будет никак семнадцатая невеста! И чего же ей, однако ж, хочется? Чего бы ей, например, эдак… с какой стати… (Подумав.) Темно, чрезвычайно темно! Добро бы был нехорош чем. (Осматривается.) Кажется, нельзя сказать этого – всё слава богу, натура не обидела. Непонятно. Разве не пойти ли домой да порыться в сундучке? Там у меня были стишки, против которых точно ни одна не устоит… Ей-богу, уму непонятно! Сначала, кажись, повезло… Видно, приходится поворотить назад оглобли. А жаль, право жаль. (Уходит.)
Подколесин и Кочкарев входят и оба оглядываются назад.
Кочкарев. Он не заметил нас! Видел, с каким длинным носом вышел?
Подколесин. Неужели и ему так же отказано, как и тем?
Кочкарев. Наотрез.
Подколесин(с самодовольною улыбкой). А преконфузно, однако же, должно быть, если откажут.
Кочкарев. Еще бы!
