А свекровь-язва ещё и подначивала его, мол, женщина у тебя распустилась, ремня хорошего требует. Лина уже имела возможность убедиться, что цыганские мужчины могут себе позволить распустить руки в адрес своей женщины. Не то, чтобы это поощрялось, но и не осуждалось.
Миша, конечно, в Москве её пальцем бы не тронул, но ему всё труднее и труднее сопротивляться местным обычаям и правилам. Рано или поздно он сорвётся. Особенно, если лишнего выпьет. А это может случиться в любой момент, ни одного дня нет такого, чтобы она от него запаха алкоголя не почувствовала. Он все еще свадьбу празднует с каждым встречным-поперечным. Когда уже эта свадьба была-то?
И какой смысл сидеть и ждать? Всё только усугубляется с каждым днём и надежды, что станет лучше, нет никакой. Лина ещё накануне стянула у мужа десятку на дорогу. Всю ночь промаялась, так и не смогла уснуть, всё смотрела на спящего рядом мужа… Как ни жаль ей было с ним расставаться, но надо уезжать. Дальше будет только хуже. Для всех.
Чемодан брать не стала. Вездесущие цыганята моментально засекли бы её и доложили взрослым. А как те отреагируют, одному богу известно. Может, у них тут показательная порка на площади за побег полагается. Лине совсем не хотелось это проверять. Она собрала самые дорогие вещи в пару сумок, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, под одну длинную цыганскую юбку надела обычную, блузку прикрыла шалью и поспешила на утренний автобус до Вязьмы, пока все вокруг озабочены началом нового трудового дня.
***
Паланга.
Егорыч, Родька и Фирдаус собирались уже домой. Настроение было замечательное, рыбалка удалась, а Фирдаус получил массу удовольствия совершенно неожиданно для себя.
– А раньше здесь по соседству была Восточная Пруссия, – посмотрев вдоль берега, вдруг проговорил Егорыч. – Эх, сколько народу там полегло в войну, братцы!.. В сорок пятом нам наступать надо. А ни карт, ни разведданных… Наши разведгруппы забрасывали в тыл врага… Сколько наших ребят тут осталось!.. Какие хлопцы золотые в землю легли!
– Деда, расскажи! – потребовал Родька.
– Пока мы на своей земле воевали, мы в каждой избе могли помощи попросить и нам её охотно оказывали. А Восточная Пруссия – это немецкая земля. И это был настоящий враг. Ох, пруссаки нас не любили. Каждый крестьянин в поле враг.
– Что, даже гражданские? – удивлённо спросил Фирдаус.
– В каждой семье кто-то на фронте побывал. Они все прекрасно знали, какие зверства на нашей земле фашисты творили. Они прекрасно понимали, что мы имеем полное право с ними не церемониться. А самое главное, у них у всех славянские рабы были, с которыми они обращались хуже, чем со скотиной.
– Серьёзно? – удивился Фирдаус.
– Знаешь, сколько народу они в Германию угнали? Миллионы! И всех в рабы пристроили, – грустно глянул на него старый. – А на оккупированной территории тоже не сахар – чуть что не так – в концлагерь. Немцы, в том числе и гражданские, понимали, что придётся за всё это отвечать и защищались изо всех сил. Наши разведчики могли рассчитывать только на себя. Работать приходилось скрытно. Только собирать разведданные и наводить авиацию. Но всё равно, почти все там и остались, – глядя за горизонт, вспоминал Егорыч. – Тысячи разведчиков тут полегло. Больше двух тысяч забросили в тыл к врагу, девяносто процентов из них погибло… Точные цифры узнал уже после победы… Причем опытнейшие солдаты были, некоторые из них всю войну прошли, и выжили. Пока здесь не пошли в разведку. А почему так – спрятаться негде! У них на каждом хуторе телефон, болот мало, леса нет, в нашем понимании, чтобы был дремучий, а то, что у них лесом зовется, все равно что наши парки. На квадраты просеками разбиты. Везде патрули. Радиопеленгаторы. При малейшем подозрении квадрат блокируют и прочёсывают с собаками…
