Я быстро умылся и лёг. Женщины ещё какое – то время копошились, потом разлеглись по койкам. Вскоре всё стихло.
Я думал о Цушко, о Никифоровне. И о том, как несправедлива жизнь. Я обещал Никифоровне заменить патрон в сенях, а никак не могу в течение недели дойти до рядов на Площади. В воскресенье рынок, и опять я не попадаю. Хоть занятия в школе прогуливай.
– Ба, – тихо позвал я.
– Что?
– А какого чёрта дети в школах по субботам учатся? Разве это удобно? Родители дома, а дети в школе.
– Взрослых три года только как на пятидневку перевели, – ответила бабуля. – Подожди, и школы тоже переведут.
– Три года? А раньше как работали?
– Шестидневку.
– Один только выходной был?
– Да, но мы работали по семь часов. Кстати, сейчас тоже чёрные субботы есть, как минимум, раз в месяц.
Да уж, чёрные субботы, как же, как же, помню. Я повернулся на бок и улёгся поудобнее.
– Спокойной ночи, – пожелал я бабушке.
– Спокойной ночи, – ответила она.
Я почти сразу уснул.
* * *
Ивану не спалось. Он всё ворочался и думал, как же так, Цушко умер, документы унитожены. Нет больше угрозы Веронике. Не надо что-то выдумывать, само всё рассосалось.
Цушко умер… О мёртвых или хорошо, или никак.
И Пашка, конечно, прав: хорошо, что он умер не из-за их подставы.
Как же им обоим повезло, что не пришлось марать руки и совесть.
С этой мыслью Иван, наконец-то, успокоился и заснул.
* * *
Проснулся я от того, что бабуля трясла меня за плечо.
– Просыпайся, полседьмого, – доложила она, увидев, что я наконец-то открыл глаза.
Я сел в кровати, пытаясь вспомнить, какой сегодня день, и что я должен сейчас делать. Вышел на улицу в одних трусах и майке. Уже почти рассвело. Чувствовался лёгкий мороз. Но небо было чистое, будет солнечный день, что не могло не радовать в свете предстоящего похода.
Вернулся в хату, умылся, оделся и вышел на улицу. Славки ещё не было видно. Я вернулся во двор, помахал руками, поотжимался. И услышал громкий хруст льда под чьими-то ногами. Вышел на улицу как раз навстречу Славке. Он, не сбавляя ходу, протянул мне руку, я шлёпнул по ней вместо приветствия.
Мы побежали вдвоём по уже ставшему привычным маршруту.
– Как дела? – спросил он.
– Нормально. Как сам? Как самочувствие?
– Думал, будет хуже, – ответил он.
– Родители ничего не сказали?
– Что вчера было, не помню, – честно признался Славка. – А сегодня быстренько оделся и на зарядку сбежал.
– Не, ну сегодня ты бодрячком, – заверил я его. Коньяк у Цушко был хороший. – Вернёшься сейчас домой, веди себя, как ни в чём ни бывало.
– Угу, – согласился Славка. – Что Эмма, собралась?
– Собралась вроде. Вчера дядька её заходил племянницу проведать, московских баранок оставил целую корзинку. Напомни мне в поход взять немного.
– Хорошо, напомню. А что насчёт вина? – поинтересовался Славка. – Ты хотел взять в поход девчонкам.
– Всё нормально, есть бутылка, – ответил я, покосившись на него. Он что, не помнит, что было в той сетке, что я вчера таскал, когда ушли с базы?
– О, отлично, – заметно повеселел Славка.
Пробегая мимо дома Герасимовичей, я вспомнил, как рылся вчера в снегу в поисках сетки с бутылками, когда на неё наехала буханка.
Кстати, буханка так и стояла у ворот второго дома по правой стороне сразу после Большого моста.
Я обратил на неё внимание, но никаких выводов не сделал.
– Интересно, отпустят Светку в поход? – задумчиво спросил я.
– О. А мы ходили вчера к ней?
