Революция и семья Романовых - страница 21

Так же как правительство готово было искать контакты с Думой, точно так же и она со своей стороны долго не решалась порвать с царской властью. На «частном совещании» думских депутатов, начавшемся около 3 часов дня 27 февраля, обсуждался один мучительный вопрос: что делать, если признать очевидным распад столичной власти, ее полную неспособность справиться с положением, с восстанием рабочих и солдат гарнизона? После длительных прений, в ходе которых выдвигались различные предложения, решили создать «особый комитет», назначение которого ясно отражалось в его длинном названии – «Временный комитет членов Государственной думы для водворения порядка в столице и для сношения с лицами и учреждениями». Название это ясно декларировало, что Дума не поддерживает начавшуюся революцию, что она желает с ней покончить («водворение порядка») и готова искать соглашение с остатками старых властей («сношения с лицами и учреждениями») и с находившимся в Ставке царем.

Первым шагом в этом направлении, как мы уже знаем, была попытка председателя Государственной думы М. В. Родзянко и некоторых других ее членов войти в контакт с еще официально существовавшим правительством Н. Д. Голицына и все же сговориться с ним на основе объявления нового состава Совета министров, так называемого «министерства доверия». Это произошло днем 27 февраля (сразу после «частного совещания» Думы), но Голицын, руководствуясь указаниями из Ставки, отклонил предложение[82]. Родзянко, по-видимому, стало ясно, что в деле спасения монархии развалившийся Совет министров уже не партнер. Нужно было действовать иными путями. Пожалуй, главным из них стал план, связанный с так называемым «великокняжеским манифестом». На нем, как нам представляется, следует остановиться подробнее. Дело в том, что в исторической литературе он обычно рассматривается как некий изолированный эпизод, сводившийся к совершенно бесплодной попытке некоторых великих князей спасти монархию путем пустой «конституционной» уступки, но сразу же затерявшийся в стремительном вихре революционных событий. Между тем, более внимательное рассмотрение позволяет увидеть в этом эпизоде нечто большее, а именно проявление той напряженной борьбы, которую вел Временный комитет Государственной думы за спасение монархии.

Временный комитет не был однороден, так же как не был однороден весь «Прогрессивный блок», из которого он вышел. Правая часть комитета, возглавляемая октябристом М. В. Родзянко, вплоть до 2 марта практически не допускала мысли об отречении Николая II. Другая, «левая» часть, лидерство в которой все более и более переходило к кадету П. Н. Милюкову, по-видимому, уже к 28 февраля начала склоняться к такой оценке ситуации, в которой «уход» Николая II и замена его другим монархом становились неизбежными. Родзянко, конечно, не мог не знать об этом и явно пытался предотвратить второй исход. С этой точки зрения следует признать, что он был прав, когда позднее, в эмиграции, гневно отклонял обвинения монархистов в том, что это он, Родзянко, был чуть ли не «автором революции», приведшей к отречению царя[83].

Для того чтобы осуществить свой план – сохранить Николая II на троне, Родзянко, как это следует из его телеграмм 26 и 27 февраля (еще до образования думского Временного комитета) в Ставку, намеревался добиться согласия царя на «министерство доверия» (лозунг «Прогрессивного блока»), причем в качестве главы этого министерства он, по-видимому, не исключал и себя. Еще 26 февраля английский военный агент генерал А. Нокс встретил Родзянко в Думе и в состоявшемся разговоре заметил, что в условиях, когда правительство Голицына уже проявило полное бессилие, «хорошим выбором» на пост премьера был бы, очевидно, Кривошеин. Родзянко отрицательно покачал головой, а на вопрос: «Ну, а Вы?» – ответил утвердительно