Лин с размаху кинулся в снег, надеясь хотя бы этой крайней мерой вернуть себе малую толику былого спокойствия, но не тут-то было. Кажется, сами боги транскода восстали против сына великого хакера, обратив снег в тёплую пенопластовую крупу.
Тяжело перекатившись со спины на бок, Лин застонал, заскрёб пальцами по груди и болезненно прищурился на яркий свет прожекторов, бивших навылет с соседней башни. На миг ему померещился высокий тонкий силуэт, что пошатнулся в этом световом потоке и рухнул на колени совсем рядом, развеявшись по ветру горстью февральской пурги. Настоящей, холодной и колкой, а не снежного суррогата, забившего все щели Реки-под-рекой.
– Папа? – еле слышно прошептал Лин.
Линда никогда не рассказывала сыну про те полубылинные дни, когда в транскоде безумствовали террористы, а Крис едва не умер, думая, что убил в поединке своего лучшего друга. Об этом Лину по секрету рассказала Машка, но только сегодня, кажется, юному кодеру открылась вся глубина тех далёких событий. Гляди: цитадель твоего проекта рушится, как карточный домик, сбитый прохожим хулиганом, от боли и стыда перед соратниками невозможно дышать, а тот, кому ты протянул руку и открыл всего себя, бьёт по твоим самым уязвимым точкам, прекрасно понимая, насколько ты стал от него зависим. И ты с горькой улыбкой принимаешь эти удары, падая в пропасть неровного пульса, а там добиваешь себя контрольным: «Чего ещё ты хотел в обмен на своё доверие?»
В висках с новой силой загремели слова, которыми, боги Сети, Лин не пользовался уже несколько лет. «Не имей друзей там, где живешь. Не имей друзей там, где работаешь. И не имей…» Окончание принципа жизни давно погибшего дяди Саши, охотника за первой и последней мечтой, потонуло в белых искрах, заменивших парню сейчас любую дверь на выход, которую Лин даже не потрудился выдумать. Вот оно как, дядя Саша. И лучше, ей-богу, не вспоминать окончание твоих слов.
Лин зарычал. Сначала тихо, а потом всё яростней и громче, и синие птицы почтового сервера взвились в небо от его нечеловеческого крика.
Ну. Уж. Нет.
Я справлюсь сам. Всегда был одиночкой, им и останусь.
Едва механические руки перестали терзать Алию, а искусственные кишки втянулись в недра медбота, доктор покинул тесную камеру физиостаза и с невероятным облегчением сорвал с лица маску.
– Кира… Э-э… Андреевна, помнится? Скажите, а можно я буду э-э… наблюдать, так скажем, ваш случай, поскольку в последнее время эта проблема… так сказать… э-э… становится актуальной в научных кругах…
– Doctors and thieves, they both wear masks5, – пропела в пространство Кира, а потом огрела врача коротким, – профессорские нашивки нужны, да?
Одним норнам известно, чем бы закончился этот диалог, если бы за толстым звуконепроницаемым стеклом вдруг не вскинулась белая птица. Глаза Алии были по-прежнему закрыты, только под ресницами обозначилась едва заметная полоска белков, а рот искривился в беззвучном крике.
– Какого… – опешил доктор. – Быстро ЭКГ и в резерв капельницу с…
– Пустите. Меня. К ней, – в какофонии железного лязга и топота трёх пар ботинок голос Киры прозвучал как труба архангела. – Живо.
«Беда одна не ходит». С детства Лин ненавидел эту поговорку, быть может, потому, что ему нечего было выставить против этой горькой истины. Чуткий слух хакера уловил нарастающие отголоски катастрофы во внешнем мире. Лин разорвал соединение и вскочил на ноги, продравшись сквозь белый шум в ушах и звёздочки перед глазами. Тяжело дыша, он влетел в палату.
