Рейс на Катар (сборник) - страница 12

Вернулась мама с охапкой дров. Правда, охапка была совсем небольшой – в ней уместилось от силы пять-шесть небольших полешек. Но этого вполне должно хватить, чтобы слегка протопить небольшую комнатку, в которой находилась старая кирпичная печка, да просушить нашу гостиную. Она бросила дрова на пол и метнулась ко мне. Мама спросила, не приключилось ли со мной чего дурного. Я ответил, что нет, все хорошо, пока ее не было, я осматривал нашу прихожую. Она улыбнулась и заметила, что не такая уж она большая, чтобы ее можно было осматривать, да и из мебели здесь почти ничего нет. Она подхватила меня на руки и отнесла в гостиную. Небольшой квадратный столик в центре, четыре стула, старый диван, привезенный когда-то из нашей городской квартиры, тумбочка с телевизором на ней. Это все, чем она была обставлена. Пожалуй, слишком бедно, для того чтобы называться гостиной, но нам здесь всегда нравилось. Раньше рядом с диваном стояло еще и кресло от какого-то совсем древнего комплекта мебели. Это было отцовское кресло. В нем он обычно читал свою газету или дремал после обеда. Совсем редко – курил. Мама не выносила запах табачного дыма. Она всегда начинала демонстративно кашлять и задыхаться, когда рядом кто-то курил. В общем, делала все, чтобы находящийся рядом курильщик в полной мере осознал ужас совершаемого им преступления и искренне устыдился этого. Мама опустила меня на диван. Она сказала, что пойдет быстренько растопить печку, и посоветовала мне не скучать в ее отсутствие. Мы улыбнулись друг другу. Минутой позже я уже слышал из-за стенки потрескивание разгорающихся полешек. А потом мы «приступили» к ужину, для которого, как я и думал, мама приготовила жареное мясо с восхитительно пахнущей подливой. Но за тот небольшой отрезок времени, что длился наш «праздничный ужин», она так и не отправила в рот ни единого кусочка. Она просто сидела и ковыряла вилкой у себя в тарелке. Я молча наблюдал за ней. В какой-то момент она не выдержала и в слезах выбежала из комнаты.

Той ночью я спал плохо. Мне снились тревожные сны, и я то и дело просыпался в холодном поту. Один из этих снов мне запомнился очень хорошо: мы с отцом стояли у подножья высоченного зеленого холма, покрытого буйной растительностью. Да-да! Именно стояли, потому что при мне были все мои недавно кремированные конечности. Мы решили устроить что-то вроде небольшого привала, для того чтобы передохнуть, прежде чем двинуться дальше. Отец что-то внимательно рассматривал через бинокль, который был направлен на верхушку холма. Я посмотрел в том же направлении и прищурился. Как мне показалось, там что-то двигалось. Но я не мог быть в этом уверен и поэтому подергал отца за рукав его свободной рубахи и поинтересовался, что он там высматривает. Сначала отец не ответил мне, а лишь отдернул руку и продолжил свое занятие. Но я все не отставал от него, и наконец он сдался – опустил бинокль и посмотрел на меня. Он выглядел очень плохо: под глазами огромные синяки, лицо осунувшееся и заросшее щетиной. Его голова немного подрагивала. Он выглядел почти так же, как выглядела мама с момента ее болезни. У меня екнуло сердце, я посмотрел на него в испуге. Неужели и он тяжело болен? Он мрачно ответил, что пока что ничего не видит, но что-то там определенно есть и в этом он уверен. Отец сказал, что ему потребуется еще какое-то время для наблюдения и чтобы я пока не мешал ему. Он предложил мне собрать сухие ветки, которые были разбросаны кругом в достаточном количестве, и развести огонь. Отец кивнул на два большущих мешка, которые были прислонены к толстому стволу дерева слева от меня. В них хранился весь наш провиант. Я понял, что он хочет, чтобы я приготовил что-нибудь поесть, пока он несет свою вахту. Я кивнул в ответ и спросил у него, неужели в этом есть такая необходимость – стоять столько времени и что-то там высматривать. Он все тем же мрачным тоном ответил, что я даже не представляю себе, насколько это необходимо, ведь если он увидит там то, что предполагает, то мы не сможем продолжить наш путь. Опасность? Нам что-то угрожало? Он снова кивнул. Но что, что же он там высматривал? Может быть, какое-то дикое животное? Нет, тогда бы он сказал мне об этом. Я сделал все, о чем он просил, после чего уселся у костра, поджав ноги. Просто сидел и смотрел на огонь. Пламя завораживало меня, гипнотизировало… В какой-то момент я начал осознавать абсурдность положения, в котором мы с отцом оказались. Абсурдность и всю его иллюзорность. Мне хотелось засмеяться, но я сдержался и только прыснул себе под нос. Я поднял голову и посмотрел на отца. Он все так же наблюдал в свой бинокль за вершиной холма. Я подумал, что, вероятно, он простоит так всю ночь. Отец всегда отличался выдержкой характера и упорством. Если ему что-то взбредало в голову, он никогда не бросал своей цели. Ему стоило бы отвлечься ненадолго от своего занятия и перекусить. Я поджарил на огне немного фасоли. Поджарил только для него, потому что сам ее терпеть не мог. У меня в руках откуда-то появились галеты. Недолго думая, я отломил от одной из них небольшой кусок и отправил себе в рот. Неожиданно отец опустил свой бинокль и бросился тормошить меня. На его лице читался неподдельный испуг. Нет, это был не просто испуг, им овладела самая настоящее паника. Он что-то увидел там, наверху. Я попробовал встать, но из этого ничего не вышло – ноги стали ватными, а голова все тяжелела и тяжелела. Отец продолжал тормошить меня, несколько раз подхватывал меня под руки и пытался поставить на ноги. Но у него ничего не получалось – я снова и снова оседал наземь. Отец что-то выкрикивал мне прямо в ухо, но я его не слышал. В какой-то момент происходящее вокруг перестало иметь для меня какое бы то ни было значение. Меня словно накрыл непроницаемый стеклянный колпак. Я сидел на земле, припав спиной к дереву, и с улыбкой наблюдал за танцующим пламенем разведенного мною костра.