– Это огромная пропасть между красивой, правильной, даже моральной жизнью и жизнью как таковой. Социум не может придумать, как обрести собственный покой и свободу для личности одновременно. Русские очень талантливые, хотя живут как наши с рейтингом ниже трешки. Понимаешь? При их ограниченности во всем, ну просто во всем с нашей точки зрения, они живут свободнее и честнее. Мы подчинены рейтингу и уже привыкли… Но это путь в никуда – застой. Духовный, что ли…
– Папа, это ты говоришь? Не верю! Ты считаешь, что твой «Лотос» не просчитал эволюцию при соблюдении рейтинга?
– «Лотос» пока еще машина, не более… Машина отменная, способная самогенерироваться. То есть она создаст свою цивилизацию, уверяю тебя, так и человек был создан – как инструмент, способный к самогенерации. Мы же взяли только идеальную составляющую, исключительно для того, чтобы получить совершенное общество. Оно действительно идеальное, но не живое, понимаешь? А Россия, эта страшная Россия, вовсе не идеальная, но даже по твоим словам – живая. Я когда-нибудь решусь поехать в Россию, правда. Уже и деда нет, и все отлегло – ну, то тяжелое чувство, о котором все староверы в Бразилии говорят. У мамы оно осталось, кажется, навсегда. Вот если она даст добро, я приеду посмотреть на русских.
– Ты мне скажи, у них что – мышление иное?
Афа задумался:
– Нет, не иное… Нет… Иного мышления не бывает. Если, конечно, есть точка отправная, которая незыблема для всех. Все, что ты говоришь, доказывает, что этой точки у них нет, этой константы, которой подчинено все здание мысли. Если это так, то у них нет мышления, а есть индивидуальная оценка себя и окружения.
Профессор остановился, откинувшись на спинку стула. Ему вовсе не хотелось рассуждать по поводу того, что знакомо поверхностно и еще не изучено. Но Кирилл слушал внимательно и даже с интересом. Асури продолжил:
– Я очень давно разговаривал с русским ученым, он боялся говорить откровенно, но не потому, что его могут наказать, а потому что ему не хотелось, чтобы я сделал паршивенькие выводы. Он так и высказался – «паршивенькие», я это запомнил. Но даже в том разговоре я выяснил, что константа в России есть – это победа в войне против фашизма. Это было очень давно, но расправа над фашизмом сидит в них как достоинство и как новая цель! Я тогда удивился, но не стал расспрашивать. Я и сейчас не понимаю окончательно, что это значит – выиграли тогда, выиграем и в следующий раз? Я это понимаю вульгарно, логически, не более, но русские этим живут.
– Да, мне тоже говорили, что, мол, ты живешь в Европе, которая когда-то была побеждена, и мы это помним – если что, можем повторить. И еще я заметил, что и войну свою в России чтят по-разному, там также нет одной опоры.
– Тогда они обречены… – Асури не успел договорить.
Официант довольно строго попросил Кирилла пройти в зал для отправления. Мужчины поднялись и заторопились к выходу.
Афа еще раз обнял сына, и они расстались. Кирилл, не оглядываясь, пошел к выходу на посадку.
Профессор вышел из здания и, обогнув его, уставился в небо. Полуночные звезды уже вовсю сияли над головой. Самолет разогнался, взлетел над аэропортом и, развернувшись над океаном, исчез в едва заметной синеве черного байхапурского неба, унося с собой Кирилла Сурикова, любимого сына и способного скрипача…
Выпитая в кафе водка оказалась излишне безвкусной, но Афа все-таки почувствовал легкое тепло где-то глубоко внутри.
