Ответом на его бессвязный поток риторических вопросов снова был взгляд. Один лишь только взгляд, который был куда красноречивее любых слов. Режиссёр вспыхнул от гнева и отвесил ей пощёчину – ещё сильнее, чем на улице под дождём.
– ТЫ БУДЕШЬ ГОВОРИТЬ ИЛИ НЕТ, СУКА???
Похоже, броню Мары всё же удалось пробить. Она заговорила. Но заговорила совсем не так, как он этого хотел. Вместо хоть сколько-нибудь внятной речи она смачно плюнула незнакомцу в лицо и, не теряя злобного достоинства в лице, полным вечной мерзлоты тоном произнесла лишь одно слово:
– Мразь.
От долгого молчания голос прозвучал более хрипло, чем обычно – точно после долгого сна. Однако интонация наводила куда больший ужас, чем лёгкая хрипотца.
Этого Режиссёр не мог ей простить. Чёртова девчонка испортила ему весь фильм, обещавший быть его лучшим творением. Он должен был превознести его до небес, создать славу не меньшую, чем у братьев Люмьер, а она!… Ничего особенно не делая, никаких усилий не прикладывая, Мара переключила всё внимание на себя. Сама того не осознавая, она подчинила его картину своим правилам игры, своему, только ей известному сценарию. Она стала звездой фильма, как того Режиссёр и хотел. Но всё же не того он хотел, не такую роль он ей прочил! Ярче всего в своей голове он представлял, как она молит его о пощаде, помиловании, как обещает сделать всё, что угодно, в обмен на свободу, исповедуется поневоле, дёргается в отчаянных попытках вырваться самостоятельно и плачет, и плачет… А он стоит над ней, улыбается, щадит, прощает всё на свете, точно священник осужденному на казнь, и соглашается на все её условия. Но потом, конечно же, поступает по-своему.
Мара не захотела играть роль жертвы. Во всяком случае, до конца. Даже испытав над собой настоящее насилие, она не стала жертвой, не стала входить в этот образ. Она осталась бойцом. Осталась самой собой до конца. Всем своим видом она показывала, что ничуть не страдает и о пощаде не молит – скорее наоборот, смотрит так, будто о пощаде скоро взмолится он сам…
Медленно вытерев слюну с лица тыльной стороной ладони, Режиссёр улыбнулся, и улыбка эта не сулила ничего хорошего.
– Я обещал тебе славу великой актрисы, Маржана. Но ты оказалась плохой, даже очень плохой актрисой. Ты не умеешь вживаться в образ. У тебя роль жертвы. Жертвы, понимаешь? Они так себя не ведут. Они податливы, послушны, плаксивы. Ты же упрямишься до последнего, как девчонка перед потерей девственности. Не так жертвы себя ведут, совсем не так… В общем, как это ни печально, ты очень меня разочаровала, Маржана. И за это ты будешь наказана.
Режиссёр вновь поместил кляп в рот Мары, а затем отошёл к полочке с инструментами. В его руке блеснуло что-то холодное и металлическое.
Пусть и не сразу, но молитвы Мары были услышаны. Этот кошмар наконец-то закончился.
