Пока Скопин ходил распоряжаться, Архипов еще несколько раз пытался уговорить вредного старика открыть. Грозил ему арестом и судом, но тот ни в какую не соглашался отворить дверь.
Скопин вернулся, сел на перевернутое ведро, стоявшее возле крыльца, вынул из кармана маленькую черную трубку и раскурил ее. Дождь моросил по-прежнему. Подошел Архипов.
– Я могу выстрелить в замок и сбить его, – сказал он.
– Зачем? – спросил Скопин. – Сам Трегубов пока ни в чем не обвиняется. Это мы пытаемся вломиться к нему в дом.
Архипов глазами указал на Машу. Скопин пожал плечами:
– У нас есть только ее показания. Мы не можем их проверить, пока не попадем внутрь и не поговорим со стариком.
Архипов досадливо скривился:
– Не предполагал, что вы окажетесь таким крючкотвором.
– Это моя профессия, – спокойно ответил Иван Федорович, выпуская клуб дыма. – Я судебный следователь. Вы же читали уложение о судебных следователях? Мы не делаем выводов, просто собирая доказательную базу. Выводы делает суд.
– А! – Архипов махнул рукой.
– Маша, хотите сесть? – спросил Скопин у девушки.
Маша отрицательно покачала головой.
– Как вы попали в полицию? – спросил Скопин молодого человека.
Архипов поднял воротник пальто.
– Можно сказать, что случайно. Готовился ехать на Балканы, но меня вместе с еще несколькими офицерами не отпустили в действующую армию, а отправили в столицу.
– Зачем?
Архипов отвел глаза.
– Я не могу этого говорить. Скажу только: на обучение.
– Понятно, – вздохнул Скопин. – Реформа?
Архипов промолчал. Скопин был совершенно прав, Захара Борисовича направили в Сыскной отдел Санкт-Петербурга, предупредив, что после реформы точно такой же появится и в Москве, а значит, там будут сразу же нужны подготовленные кадры. Но с Архипова и других офицеров было взято честное слово, что они не станут раньше времени рассказывать о предстоящей реформе. После усиленного обучения их распихали по участкам в должностях следственных приставов, чтобы они поближе познакомились со своим будущим «фронтом работы». Впрочем, была и другая причина того, что Архипов молчал: после реформы должность Скопина и таких, как он, собирались упразднить. И все функции следствия по уголовным делам переходили в Сыскной отдел. Поэтому Захар Борисович так неловко себя чувствовал в присутствии Ивана Федоровича.
За оградой послышались голоса, потом калитка отворилась, и на тропинке показалась грузная фигура в форменной зеленой шинели и сбитом на затылок кепи. Это был квартальный надзиратель Михеев, поднятый среди ночи с постели и оттого прибывший в самом раздраженном настроении. Узнав Скопина, он немного поутих и подошел, вытирая мясистой рукой мокрое от дождя лицо.
– Иван Федорович? Здрасьте! Убили кого?
Скопин указал трубкой на дом.
– Знаете, кто тут живет, Савелий Палыч?
– Тут-то? Трегубов, коллекционер. Что с ним?
– Не открывает. Грозит револьвером, – ответил Архипов.
Михеев повернулся к нему и прищурил глаза.
– А вы кто будете?
– Следственный пристав Архипов, – ответил Захар Борисович.
– А! – поднял густые брови Михеев. – Тогда и вам здрасьте. Сейчас разберемся.
Он подошел к двери и забарабанил по ней кулаком.
– Там звонок есть, – сказал Архипов.
Но квартальный не обратил на него никакого внимания.
– Оставьте, он сам разберется, – спокойно произнес Скопин, не делая даже попытки подняться со своего ведра.
– Я сказал, сейчас стрелять буду! – послышался истеричный вопль из дома.
