Увы, вино можно не любить, но на таких пирах не пить нельзя. К тому же, как говорится, много пить вредно, а мало – скучно, потому здесь пьют так, будто готовятся к переходу через пустыню в образе каравана верблюдов.
На таких обильных пирах можно и не пить: походил, подышал, закусил, однако пить приходится, выплеснуть под стол или в кубок отвернувшемуся соседу удается редко, ведь я, как и сам Тудор – герои удачной охоты, от меня тоже ждут подробностей.
Я пил, ел, то есть закусывал, хотя вообще-то ел, и в промежутках между рассказами про охоту, все ломал голову, как подступиться к деликатному разговору о Лесных, о всяких странностях этого мира, ведь сказал же Гунтер, что Тудор недавно вернулся из Скрытых земель, а ведь, кроме него, что-то нет смельчаков, кто бы шастал туда-сюда. А рассказы, что некто побывал там и вернулся, богатый и счастливый, обычно оказываются обыкновенной брехней, вызванной примитивной тягой к необычному.
Тудор отрезал широкие ломти кабаньего мяса, челюсти работали, как жернова, я слышал хруст, треск, довольное сопение, глаза Тудора горели счастьем и удалью. Я жевал с трудом, мне бы годовалого поросенка, а еще лучше – молочного, но у мужчин должны быть мужские вкусы, тем более у тех, кто хочет заручиться поддержкой отважных соседей, и я жевал, с трудом проглатывал, отрезал новые ломти и с широкой приклеенной улыбкой, от которой уже болят мышцы лица, рассказывал о доблести отважного сэра, что аки лев бросился лоб в лоб на гигантского кабана.
Гости ревели от восторга, поднимали кубки и сдвигали над серединой стола, красное вино щедро плескало через края.
Солнце давно опустилось за края черного, как деготь леса, в зале зажгли факелы и светильники, воздух наполнился запахами горящей смолы и душистого масла.
Тудор кивнул слугам, один подбежал ко мне с узкогорлым медным кувшином, позеленевшим от старости. В таком мог бы сидеть джинн, запихнутый туда еще царем Соломоном.
– Сэр Ричард, – обратился ко мне через стол Тудор, лицо его светилось счастьем и радостью, он вскинул наполненный до краев кубок, – не хотите ли отведать самого старого нашего вина?
Не хочу, ответил я внутри себя, улыбнулся широко и протянул кубок, чтобы мне наполнили.
– Единственный раз, когда я ответил, что не буду пить, был тогда, когда я не понял вопроса!
Тудор захохотал так, что расплескал вино, а гости вокруг ржали и смотрели на меня как на человека, с которым можно и в разведку, и на турнир, и по бабам.
Лишь на рассвете я с превеликим трудом сумел отказаться от требования немедленно продолжить пир, выбрался кое-как во двор. Легко в веселье, тяжело в похмелье, но я, если честно, и в том веселье чувствовал себя, как на экзамене, что, однако, от противного похмелья не избавило.
Вчера я заканчивал пир в дым пьяным, сегодня голова трещит, как лед на морозе. Выговора однако нет, с работы не выгнали, а, впрочем, кто меня теперь выгонит? Даже не знаю, с одной стороны, хорошо быть феодалом, с другой – освинею без дисциплины. Я, как и всякий человек, привык, чтобы меня кто-то дрючил сверху, самодисциплина не для интеллигентного человека…
Моя дружина, что пировала с людьми Тудора в нижнем зале, выползает во двор едва живая. Пошатываясь, я направился к конюшне, меня догнал Зигфрид.
– Кто пьянствовал с моей рожей и помял ее? – спросил жизнерадостно. – Сэр Ричард, неужели уезжаем?
