Конь его продолжал идти тем же ровным шагом, но король прервал речь и покосился в мою сторону.
– Согласен, – ответил я. – Что-то еще?
– Вы и ваши люди, – продолжил он голосом, в котором появились более жесткие нотки, – не должны позволять себе выпадов в сторону нашей святой апостольской церкви!.. Как вы понимаете, это наша святыня, задевать ее или порочить в нашем присутствии – это больше, чем даже задеть нашу фамильную честь!
Я наклонил голову.
– Ваше величество… можете не сомневаться, я приложу все силы, чтобы этого не случалось… или случалось как можно реже. Скажу откровенно, я и не собирался предпринимать никаких репрессий… Да вы и сами видите, мы сожгли только несколько колдунов, которые вообще хулили Создателя и наводили порчу на скот… Я настолько уверен в преимуществах римской церкви, что просто разрешил вашей и нашей сосуществовать рядом, а там пусть победит сильнейший…
Он нахмурился, взглянул с неприязнью. Сама мысль, что апостольская может оказаться не сильнейшей, глубоко оскорбительна, но мудрость победила, и он сказал сдержанно:
– Что ж, это неприятно… но справедливо. Хотя тупой народ не всегда может выбрать правильно.
У меня вертелось на языке, что как раз обряды апостольской более красочны и понятны простому народу, в то время как католические обряды строже, как и сами священники смотрятся приличнее, а в церквях нет великолепно расписанных икон или сделанных из сусального золота образов, но заставил себя смолчать, религиозный спор может очень быстро нарушить все договоренности и привести к новой войне, вместо этого заставил себя улыбнуться и сказать совсем мирно:
– Ваше величество… разве такие вопросы не обсуждаются заранее, не составляются договоры с подписями?
На его лице тоже проступила улыбка. Он взглянул коротко в мою сторону живыми карими глазами.
– Мне уже доложили о вашей манере решать вопросы.
Я хмыкнул.
– Ваше величество рискует.
– Да, – ответил он, – но мне почему-то кажется, что ваше высочество слово не нарушит. А затягивать дальше было опасно.
Он не сказал, в чем опасность, но я и так догадывался, что от короля убегают последние его сторонники. Он и так уже с горсткой верных ему, да и то это по большей части слуги, а лорды уже заперлись в замках и крепостях и готовятся начать борьбу за власть, как только захватчики уведут армию.
Ворота Генгаузгуза приближаются, уже широко распахнутые, дорога дальше идет расчищенная широко, четверо всадников проедут стремя в стремя, на стенах и башнях полно народу, все размахивают руками, подбрасывают в воздух шапки и ликующе орут.
Я кивнул на радостные лица горожан.
– Вас обожают, Ваше величество!
Он коротко усмехнулся.
– Не завидуйте. Еще больше они бы ликовали, видя, как меня везут на казнь. Это же народ! Им подавай зрелища.
– Вы несправедливы, – сказал я мягко, – с вашим приходом возвращается прежняя власть. Народ консервативен, новое пугает.
– Народу нужна стабильность, – согласился он, – и крепкая власть. Потому принц Ричард Завоеватель в качестве преемника престола их устроит больше, чем любой из местных лордов.
Я кивнул, понятно, но спросил:
– Почему?
– У того, кто займет трон после меня, – ответил он со вздохом, – другие наверняка смогут общими усилиями вырвать из рук власть…
Альбрехт сказал с другой стороны:
– Ваше величество абсолютно правы! А потом будут делить ее в кровавой распре.
Леопольд взглянул на него с вопросом в глазах, достаточно ли этот человек высокого ранга, чтобы вмешиваться в разговор, и почему я не осажу нахала, но принял реалии и только продолжил сдержанно:
