Он дернулся:
– Ваши интересы определяет папа!
– Мои интересы желают все определять, – согласился я. – Папа, император, окрестные короли, мои лорды, женщины, даже мой Бобик… Ваше преосвященство, политик моего уровня уже должен уметь руководствоваться интересами региона, за который отвечает. Я выразился доступно?
Они переглянулись, оба ощутили, что я перехватил инициативу, уже на коне, такого не сбить ни напором, ни софистикой, ни величием папской власти, который есть наместник Господа на земле. Это для народа он наместник Творца, но здесь мы понимаем истинную цену наместнику, которого выбирают кардиналы, но не Господь.
Мариоцетти поднялся, в каждом жесте чувствуется, что начальное образование и воспитание получал, как юный принц или герцог, сказал с величественным пренебрежением:
– Полагаю, обмен мнениями был полезен.
– Очень, – подчеркнул я.
Он кивнул:
– Теперь мы представляем, что желает сэр Фидей, а он примерно знает, как относится к его запросам коллегия кардиналов.
Гальяниницатти поднялся несколько поспешно, происхождение из простонародья сказывается, посмотрел на меня с некоторой неловкостью.
– Будьте осторожны, сэр Фидей, – напомнил он.
– В чем? – спросил я.
– К папе, – сообщил он, – приезжают на поклон и с просьбами даже императоры.
– Знаю, – ответил я. – Папа, естественно, выше любых земных владык.
Он сказал уже мягче:
– Потому ваш титул короля на чашу весов класть не стоит. Это только рассердит. Держитесь смиренно, аки праведный христианин.
– До встречи, – сказал Мариоцетти и покровительственно улыбнулся.
Вышли они вместе, я долго смотрел в закрывшуюся дверь, перебирая разговор и чувствуя досаду, что слишком старался высказаться и не выстроил доводы клином, способным пробить любую защиту.
Пару часов я бродил по дворцу, вернее, по ансамблю дворцов, любовался хоть и против желания, не для того прибыл, но любовался. В эту массу камня вложен труд не только каменотесов, но и гениальных архитекторов, дизайнеров, художников. Одних вытащили из дальних королевств, других вырастили и обучили на месте, а общими усилиями создали это монументально-кружевное чудо, в котором и тяжелая напористая сила католической церкви, и ее высокая духовность, постоянно напоминающая человеку, что он – творение Господа и не смеет жить, как просто животное.
Мое передвижение как-то отслеживают, хотя я бродил в одиночестве и хвоста не видел. В какой-то момент передо мной возник священник в облачении диакона, немолодой и степенный, молодежи я что-то вообще не заметил, кроме мальков хора, поклонился замедленно и произнес бесстрастным голосом:
– Сэр Ричард, кардиналы соберутся в малой совещательной комнате.
Я сказал бодро:
– Прекрасно! Где это?
– Я проведу вас, сэр Ричард.
– Идемте, – сказал я бодро.
Он мягко улыбнулся:
– У кардиналов нет вашей бодрости, сэр Фидей. Они придут не сразу, сперва разберутся с делами. Это я к тому, чтобы вы ничем себя особым не занимали… надолго.
– Я всегда могу бросить любое дело, – заверил я. – Что я обычно с охотой и делаю.
Он улыбнулся одной половинкой рта:
– Кстати, с вами жаждут пообщаться некоторые наши служители.
– Я со всеми рад общаться, – сообщил я. – Я человек общительный и наивный, какими и рекомендуется в заповедях быть христианам. А еще кроток, аки голубь сизокрылый.
– Тогда прошу, – проговорил он, явно не слушая, что за бред несу, – пока что в эту комнату, она вроде пуста.
