Она отвернулась, я замолчал, стараясь понять случившееся. То, что мой противник не бессмертный нефелим или что-то подобное, понятно, но схватка была всерьез.
– Что-то изменилось? – спросил я с нехорошим холодком во всем теле.
Голос мой дрогнул, и она повернулась ко мне, глаза стали очень внимательными.
– Ты соображаешь очень быстро.
– Мы не живем вечно, – напомнил я. – Надо успевать.
Она проговорила задумчиво:
– Надо успевать… Не в этом ли сокровенный смысл божественного замысла?
– Да-да, – нетерпеливо сказал я, – именно в этом и есть сермяжная правда, она же посконная и конопляная. Так что изменилось?
– Маркус, – обронила она.
Я сказал с досадой:
– И здесь Маркус… Как же меня достал этот гад. Неужели ангелы получили право вмешиваться?
Она чуть качнула головой.
– А люди всегда на все получают право?
– Здорово, – сказал я озадаченно, – как же мы испортили ваше племя, какие же мы гады. А какими были раньше светлыми овечками… Я имею вас, ангелов.
– В виду?
– Да, – сказал я поспешно, – в виду. Имею в виду. Хотя и так звучит двусмысленно… Хотя вам все равно, вы же бесполые. В общем, кто-то тайком от Господа начинает вмешиваться напрямую… или почти напрямую?
– Таких немного, – заверила она, – хотя почти все хотели бы вмешаться, но это значило бы признать поражение в споре за человека. Ангелам было позволено только подсказывать человеку неверные решения и подталкивать на недобрые поступки. Человек должен был сам своими поступками доказать либо свою непорочность, или выказать неумение жить правильно.
Я пробормотал:
– Похоже, вы теряете терпение.
Она сказала надменно:
– У нас впереди вечность.
– У человека тоже, – заверил я. – И он становится все сильнее, образованнее… Но если это не какое-то вульгарное нетерпение, то что?
– Маркус, – повторила она. – Впервые взгляды Светлых и Темных, как вы их называете, совпали.
Я вскрикнул в тревоге:
– В чем?
– Маркус, – проговорила она бесстрастно, – должен стереть с лица земли человечество. Окончательно.
Она замолчала, впереди показалась темная точка, распалась на две. Тут же обе стремительно увеличились и, взрывая лапами и копытами землю, перед нами остановились огромный черный конь с блестящей шкурой и великанский пес с разинутой пастью и высунутым языком.
Конь остановился и приветственно фыркнул, а Бобик бросился мне на грудь и успел в мгновение ока облизать лицо удивительно мягким и горячим языком.
– И я тебя люблю, – заверил я, – честно-честно… Познакомься, это леди… леди…
– Махлат, – подсказала она. – Махлат… ладно, пусть будет леди.
Я потрепал Бобика по громадной башке.
– Видишь? Мне имя не сказали, зато тебе… Почему вас все любят больше, чем людей?
Он повернул голову и уставился на нее с настороженным интересом. Она протянула к нему руку. Однако Бобик отступил на шаг, хотя не зарычал и даже клыки не показал, но и обычного дружелюбия не проявил, хотя эта леди наверняка могла бы бросить ему не бревнышко, а целое бревно на другой конец света.
– Все правильно, – произнесла она. – Он все делает правильно.
Я указал взглядом на арбогастра, тот поглядывает на нее с некоторой опаской. На всякий случай вообще отошел в сторону и, сделав вид, что вообще забыл про нас, выбивал копытом из-под земли камешки, подхватывал их мягкими зубами и пожирал, хрустя, как скорлупками орехов.
– А он?
Она смерила взглядом черного красавца: мускулистого, поджарого, роскошногривого и с пышным хвостом.
