Девочка снова хихикает как чихает.
– А вторая причина?
– Вторая причина, – я оттягиваю нижнюю челюсть собеседницы вниз, рот открывается, я обвожу его красной, как спелая клубника, помадой. – Чтобы попасть в звезды, нужно иметь стальную вагину и-и-и… И съемный гудок. – С этими словами снова поворачиваю ее к зеркалу.
– Ты просто мастер визажа! – взвизгивает девчонка. – Давно работаешь?
– Нет, – отвечаю я, собирая косметику. – Просто иногда люблю себя разрисовать до неузнаваемости.
– Я знаю, куда тебе нужно пойти! – радостно подпрыгивает Полторашка.
– Только если ты останешься у меня. Твои девки – курвы. Бросили тебя в баре и даже не побеспокоились, куда ты пропала. Живете вчетвером в однушке на окраине. Оставайся. Раньше здесь жил.., – волна неприязни нахлынула на меня, я с трудом сглатываю и продолжаю. – В общем, я одна. Я бы завела кота, но с тобой куда приятнее. Если, ты не против, конечно.
Я выхожу в прихожую. Вижу, что на месте для обуви бывшего стоят девчачьи розовые кроссовочки моего настоящего. И нет сожаления.
И мне ведь даже неизвестно, как ее зовут. Вот я наивная и бестолковая. Притащила к себе домой непонятно кого. Оставила ночевать. А теперь оставляю у себя жить. Хотя нет – нормальная я.
– Слышь, бесподобная Диана! – смеясь, кричу подруге.
– Ась? – наигранно по-деревенски отвечает она и подходит ко мне.
– Держи, – я разжимаю пальцы над ее ладонью – и блестящий зубастый крокодил находит себе новую хозяйку.
Девчонка кидается мне на шею. Но тут же отскакивает.
– Только пообещай, что никогда не бросишь меня, – говорит она, и лицо ее меняется, став сначала строгим и торжественным, а затем растерянным, как у маленькой девочки. – Обещай.
Я киваю. Она снова виснет у меня на шее:
– Сейчас за шмотьем сгоняю. А вечером будет праздничный ужин.
– Черт, мне нужно было давно сменить ориентацию. Ты девочка-фейерверк, – подмигиваю ей я.
Состояние похмелья плохо одним – всем. И оно длится вечность. Маршрутка трясет меня как вчерашнюю «маргариту» в шейкере. Вот-вот – и выйдет коктейль.
Отборочные соревнования всегда проходили у меня на волне стресса и озлобленности. Но сейчас мне просто хочется оставить в урне у входа во дворец спорта «маргариту».
…– Ты где пропадаешь? – шипит подскочившая испанская бородка. Отец крепко сжимает мое предплечье. – Хорошо хоть могу тебя зарегистрировать когда захочу. Но выйти за тебя на дорожку – нет… Так, слушай, слушай, – он принюхивается, – что это?
– Запах моего самочувствия.
– Соберись, – командует отец.
– Папа, мне плохо, – мне вдруг становится совсем дурно.
– А кому хорошо? Не капризничай, соберись. Ты не даром носишь мою фамилию, – с этими словами он вскидывает голову и надувает грудь. – К тому же, на тебя уже поставили.
– Что поставили?
– Не будь дурой. Что ставят большие дяди? Деньги. Ставка на победу. Не подведи, – он толкает меня в сторону раздевалки.
Я оборачиваюсь – добрый старик мило улыбается представителю федерации фехтования. Обхаживая, сгибается, чтобы казаться меньше.
На меня ставят деньги, как в петушиных боях на птицу, чей удел – похлебка на богатом столе «больших дядь». Они глумятся, петушок, не над твоими цыплячьими лапками, а в предвкушении того, что могут с тобой сделать. Могут вывернуть тебя наизнанку, заставить биться с кем хотят и как хотят. «Выиграй!» – ведь ты стопроцентный вариант. На тебя поставили деньги. Деньги. Деньги! Я равна деньгам. У меня есть своя стоимость. У меня есть своя бирка. Я – товар. «Не продается!».
