Мальчик почесал щёку и скривился – волдырь от попавшего уголька саднил. Зато боль помогла проснуться окончательно. Вспомнилось напутствие людей из деревни: «Возвращайся Фениксом». Точно. Он и сам несколько раз подглядел, как инициированные спускались на огненных крыльях. Раз смогли они, сможет и он – так решил юный Феникс.
Встав на краю пещеры, попытался представить, что планирует на крыльях, как птица, но силы не пробуждались.
– Эй, рука! – Рихард возмущённо посмотрел на вырезанные перья на тыльной стороне ладони, сжал кулак, разжал, разгоняя кровь, – Как ты работаешь, сила Феникса? Ну-ка расскажи!
Никакого ответа. Мальчик провёл пятернёй по растрёпанным отросшим волосам, заправил волнистые пряди за уши. Прошёлся туда-обратно по пещере, вспоминая, а давал ли кто-нибудь ему советы о пользовании силой. Всё, что он видел, было урывками – Фениксы пользовались огнём в уединении. Советов не припомнилось, и Рихард решил рискнуть.
Хоть ему и говорили, что до огня на костровой камень ступать нельзя, но про то, что после, слов-то не было. Пригнувшись в проёме, мальчик выбрался на каменный мостик между скал, походил по нему, отыскивая место, где будет спокойно. И внезапно нашёл. Прямо в ямке, откуда вынул изменившийся нож.
Мальчик представил себя, сидящим в пещере, делающим надрезы на руке, а себя настоящего – едва разгоревшимся костерком. Вот фантазия протянула руку к лежащей рядом сумке, извлекла щепоть соли и бросила к ногам. Сердце толкнулось сильнее, аж дух перехватило. Рихард смотрел во все глаза. Ещё с десяток вырезанных перьев – и новая порция заговоренной подкормки, что сразу исчезла, как соль. Кровь побежала горячее, и вспыхнули узоры на левой руке. Мальчик мысленно пожелал ускорить процесс. Сосредоточенный двойник стал быстрее кидать в костёр припасы, а перья так и выскакивали из-под лезвия ещё короткого ножа.
И только сталь коснулась кожи на ладонь ниже ключицы, завершая узор, как жаркая волна, поднявшаяся по ногам, разогрела нутро, вскипела в горле, оплела руки, и ярое пламя ударило из них назад широкими плоскими крыльями.
Рихард шагнул вперёд. Без страха. С азартом в глазах. Взмахнул руками, ловя поток воздуха. Земля полетела к нему, но будто оттолкнула – мальчик взмыл вверх, оставив внизу и скалы, и деревню, и весь привычный уклад.
Он видел своё тело, обычное, тощее. Но также – и сияние перьев на широкой грудке, и птичьи лапы, мохнатые, с кожистыми, когтистыми, длинными пальцами. Чувствовал, как ветер ерошит перья, щекочет основание гребня на голове, как расправляет пышный узорчатый хвост из ало-золотистого пламени. Рихард сделал круг над деревней, углядел мощёную дорогу меж скал, яркий блеск витражей и мозаики и решил, что следует подняться туда впервые за долгое время, сообщить о своём посвящении в Феникса.
Но усталость и голод не дали ему продолжить полёт и кружение. Он понёсся вниз, зачёрпывая крыльями ветер и едва успел выставить ноги, не птичьи, свои, чтобы приземлиться посреди улицы, откуда до дома было рукой подать. И крылья исчезли. Рубцы быстро угасли. И мальчик, подпрыгивая от восторга и возбуждения, побежал к раскинувшему руки отцу, едва не сбив с ног вышедших поздравить людей.
А дома ждали накрытый стол и мягкая постель. Но Рихард, давясь ватрушкой и супом, едва начав рассказывать об инициации, заснул прямо над едой, так и не сняв одного сапога, не скинув сумку.
