Благодаря доступу к информации о наблюдении MI-5 за предполагаемыми террористами, Смиту стало известно о некоем Цезаре – этим именем он, или же кто-то еще, называл того, кто предположительно подложил бомбу на борт NE027. Было непонятно, входил ли Смит в состав группы наблюдения, которой было поручено следить за Цезарем, или он руководил операцией, или же вообще никак не участвовал в ней, но каким-то образом он о ней узнал. Стефани решила, что такая дымовая завеса была намеренной. Было ясно, что Смит усомнился в уместности такой операции, но начальство к нему не прислушалось. Он утверждал, что и в разведке, и в Скотленд-Ярде знали о пребывании Цезаря в Лондоне. Он также утверждал, что Цезарь – это законспирированный студент Имперского колледжа Лондонского университета, и даже указал специальность, которую тот изучал: аспирантура по химическому машиностроению и химическим технологиям.
Гнев Смита, как отметил Проктор, был неподдельным. И оправданным. Человек, подложивший в самолет бомбу, что повлекло за собой гибель почти четырехсот невинных людей, свободно разгуливает по Лондону, о чем прекрасно знают сотрудники тех учреждений, чья работа состоит в том, чтобы охотиться на террористов и привлекать их к ответственности. Что еще хуже, он выдает себя за студента, проживая за счет правительственных грантов, оплачиваемых британскими налогоплательщиками. Проктор, похоже, был убежден в честности Смита просто по тону его голоса, так как лично они ни разу не встречались.
Во время другого их разговора Смит предупредил Проктора, что тому следует быть осторожным с теми, с кем он говорит. Вопросы к полиции, например, неизбежно передаются наверх, и рано или поздно кто-то внутри спецслужб заметит его имя. Прямой выход на MI-5 или MI-6 исключается сразу – кто знает, каковы будут долгосрочные последствия такого шага? Вывод был ясен. Шагать осторожно, оставаться в тени, шептать тихо.
* * *
Я лежу в постели, полностью одетая, под простыней, одеялом и оранжевым покрывалом. Настенный нагреватель включен, но дает лишь скудное количество тепла. Я дрожу, но это никак не связано с тем, что я замерзла.
Сейчас без десяти минут полночь. Комнату слева занимает какая-то проститутка. С половины девятого вечера она с перерывами занята – принимает клиентов. Изголовье ее кровати придвинуто вплотную к стене, разделяющей наши комнатки, и бьется об нее, когда она зарабатывает деньги. Просто удивительно, что она еще не сломала стену – перегородка настолько тонкая, что мне слышны почти все ее разговоры с клиентами. Это натужный обмен репликами; неискреннее поддразнивание и ложь. Шепот, кряхтенье, наигранные стоны поддельных оргазмов… ее лексикон хорошо мне знаком во всей его удручающей полноте. Я – это она.
Меня по-прежнему трясет; кто скажет, из-за чего? Похоже, это шок. Рано или поздно он должен был взять надо мной верх. Честно говоря, я удивлена, что продержалась еще так долго. Но что, если причина в чем-то другом?
Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу Проктора, изуродованного и истерзанного, буквально лишенного последних соков жизни. Или же доброго, отзывчивого человека, который не заслужил смерти, ибо был моей полной противоположностью. Весь день мной управлял разум, защищал от эмоций. Но теперь я слишком устала, чтобы сопротивляться. Во мне, грозя утопить меня в своих волнах, поднимается вал непреодолимой печали. Я думаю о его ранах, об ужасных пытках, которым его подвергли. О том, что если б не жестокое совпадение – совпадение, порожденное моей безобразной вспышкой ярости, – я могла быть там, когда туда пришел убийца. И либо мы оба остались бы живы – еще один бесценный алмаз в мою сокровищницу раскаяния и вины, – или же меня убили бы вместе с ним.
