– Я по поводу конфиденциальной информации.
Бледная поганка от журналистики сразу же оживилась и энергично почесала в паху.
– Ага. Продажа детских органов в Румынию?
– Не совсем.
– Педофилия среди чиновников районных администраций?
– Нет.
– Крысы-мутанты на станциях метро? Семья каннибалов из Сертолова? Зарезали и съели агента по продаже загородной недвижимости?..
– Опять не то.
Эдак он перечислит все темы, волнующие буйнопомешанных из «Петербургской Аномалии»!
– Подождите… Когда я дал вам свою визитку?
– Позавчера. В дамском ватерклозете. Отель «Европа». Вы там ошивались целый вечер.
Сергуня переменился в лице. Он ощупал меня глазами, мысленно прикинул, как бы я выглядела в макияже и красном платье, поменял цвет глаз, поменял длину волос – и, кажется, вспомнил.
– Это… вы?!
Я коротко кивнула головой.
Его тело изогнулось дугой, как у эпилептика, а правая рука самопроизвольно и совершенно независимо от хозяина потянулась к хлипкому, обмотанному изолентой телефону.
– Не сейчас, – отрезала я.
– Ага. Понимаю.
Он метнулся в комнату и тотчас же вернулся снова: я даже не успела наподдать по тощему заду коту Идисюда. Теперь в руках Синенко был зажат диктофон (тоже перетянутый изолентой), а на груди висел уже знакомый мне фотоаппарат. Диктофон был тотчас же водружен на стол и включен.
– Ну, рассказывайте, – севшим голосом пробормотал репортер.
– О чем?
– О том, как вы убили Олева Киви. Вы ведь за этим пришли сюда? Чтобы сделать признание, правда?
– Признание?!.
– Хорошо, что вы обратились к независимому журналисту, а не сдались властям… Что заставило вас совершить это убийство? Быть может, это старые счеты? Или вы действовали в состоянии аффекта?..
Если сейчас не остановить его, то он утонет в потоках собственного красноречия.
Я подняла руку, давая понять Сергуне, чтобы он заткнулся. Сергуня понял меня с полуслова и захлопнул пасть. Я взяла диктофон и повертела его в руках.
– Куда говорить?
– Да все равно куда…
– Хорошо.
Диктофон довольно миленько потрескивал и, судя по всему, готов был в любой момент сожрать пленку. Поднеся его к лицу, я медленно произнесла:
– Я, Варвара Андреевна Сулейменова…
Глаза Синенко назойливо лезли из орбит, язык вывалился и прямо на моих глазах покрылся белой коркой – совсем как у бешеной собаки, которая два года назад едва не покусала Стаса Дремова.
– …находясь в здравом уме и трезвой памяти, официально заявляю…
Теперь долбаный репортеришка прерывисто дышал, с шумом выталкивая воздух из застоявшихся легких. А рука его, предоставленная сама себе, вдруг начала совершать возвратно-поступательные движения в области… Известно какой области. Черт возьми, еще несколько секунд – и он кончит! Как же я ненавижу раннюю эякуляцию!..
Чтобы не допустить подобного развития событий, я еще ближе придвинулась к диктофону и гаркнула:
– …официально заявляю: Я НИКОГО НЕ УБИВАЛА!!!!!!!
Лицо Синенко исказилось и побелело как полотно. А потом пошло пятнами: еще бы, я обломила его, я оказалась самой последней динамисткой.
– То есть как «не убивала»?
– А вот так. Не убивала, и все.
– Этого не может быть…
– Может. Если ты заткнешь свой фонтан, то я постараюсь объяснить.
Но мои воззвания все еще не доходили до Синенко.
– Вы должны были его убить, – он ставил ударения на каждом слове. – Вы не могли не убить его! Я был там. Я был там вчера весь день. Если вы опасаетесь чего-то…
Чего я действительно опасаюсь, так это дубиноголовых репортеров.
