В словах Олега было столько уверенности и твёрдости, что никто не засомневался в его намерениях.
Один только Черныш возмутился:
– Комсомол, ты совсем обнаглел. Ободрал нас всех до – гола как вахлаков, так ему ещё деньги подавай.
Олег обернулся назад и, убедившись, что поблизости никого нет из других строительных бригад, возразил Чернышу:
– Вы уважаемый кивала, не путайте работу с игрой. Лучше откройте КЗОТ и там, на первой странице написано, что самое дорогое, у человека руки! Я один разгружал эту машину с рубероидом два часа, и никто из вас не удосужился мне помочь. Но, как вам приспичило пропить его, вы за пять минут его закидали в кузов самосвала и мне даже не предложили сто граммов выпить. А почему? Отвечаю, – вы все поголовно здесь рогатые шершни и жлобы.
Кровельщики упорно молчали – крыть было нечем, да и за прошедшие две рабочие смены они стали серьёзно побаиваться с комсомольскими амбициями, новичка. Что ему там взбредёт в голову, им было не ведомо. А на скамью подсудимых никто не собирался садиться.
После короткой паузы Ломоносов всё-таки не выдержал и с обидой выдал свою тираду:
– Ты Корчага, давай не обзывайся, мы тебе в отцы годимся. Думаю, лучше будет всем нам, если мы на этом «огороде» договоримся? Сам подумай, в какое мы неловкое положение попали за эти дни. Давай сделаем так, – прошипел он. – У тебя холодильника наверняка нет? Обзавестись думаю ещё не успел, если недавно приехал в наш город.
Олег делал вид, что внимательно его слушает, а потом начал подмигивать одним глазом.
Митька, принял эту выходку как насмешку и от напряжения прервался, затем прокашлялся и продолжил:
– Тебе сейчас живется тяжело. Ни родных, ни знакомых, близко нет. Понимаю, как плохо жить одному в чужом городе. Видим, что на обед ты берёшь огурец, яйцо и плавленый сырок. Предлагаю тебе принять наши выгодные условия. С завтрашнего дня мы тебе ежедневно будем на протяжении месяца поставлять по палке колбасы и килограмму любого мяса. А свою зарплату ты всё равно получишь, не переживай.
– Ты меня поражаешь, дядя Митя, – изумился Олег, – читать и писать не умеешь, а говоришь, как Александр Сергеевич Грибоедов.
– С, таким как ты, нужно по-другому разговаривать, а ласково, почти прошу у тебя, – шипел Ломоносов, – говори, что ты думаешь над моими словами? Принимаешь, нет?
Олег притворно задумался:
– Предложение конечно заманчивое, – ответил Олег, – надо подсчитать, что буду я иметь от такого предложения, а в какую сумму вам это выльется мне без разницы.
Дорогой взял карандаш и быстро начал складывать их услуги, озвучивая для всех цифры подсчёта:
– И так в месяце у нас в среднем двадцать два рабочих дня. Палка колбасы пять рублей, получаем сто десять рублей. Мясо три рубля, – беру по рыночной цене, – получается шестьдесят шесть рублей. Сто десять плюс шестьдесят шесть, равняется сто семьдесят шесть рублей, а где ещё сто четыре рубля? – обвёл он бригаду вопросительным взглядом. – Нет, так не пойдёт, – недовольно замотал головой Олег. – Если вы мне в конце месяца к свадьбе ещё достанете самой дорогой копчёной колбасы десять палок, то я согласен. Только смотрите, не вздумайте отравить её. А то у вас в городе поговаривают, что царица Екатерина вторая раньше ссылала сюда с Руси всех колдунов и чернокнижников. Всякого можно ждать от местных людей.
Косарев, с Митей словно сговорившись, после этих слов одновременно закашляли, а Модест изучающим взглядом наблюдал за только что объявившимся новым лидером в звене, не предвкушая в будущем ничего хорошего для старых кадров. Черныш же не сразу понял, слова Олега, а когда до него дошло, он бросил от злости на землю державший коробок спичек, раздавил его ногой, и почти с обидой произнёс:
