Ася на своей коже много раз чувствовала подобное и могла с уверенностью сказать: приятного в этом мало. Она не помнила ничего из истории про красный свитер, что рассказал ей брат, но понимала: это очень похоже на маму, она узнала ее манеру себя вести. В тех словах для мамы не было ничего особенного, она скорее просто сочла, что племянник недостаточно поблагодарил ее, как-то уж очень сухо, спокойно и без восторга. Самой Асе мама часто ставила в пример соседскую девчонку Инну. Та за каждую купленную вещь горячо благодарила свою маму, тетю Нелю, опустившись чуть ли не на колени. Так рассказывала сама тетя Неля. Маме это очень нравилось, она всегда требовала и к себе особенного отношения.
– Но есть кое-что такое, за что я всегда буду тепло вспоминать свою тетку, – лицо брата мгновенно осветилось улыбкой и залилось краской.
– Именно она подарила мне первого хомяка и первого попугая. Так что тетка, возможно, сама того не зная, воспитала во мне любовь к животным. Тогда я дурил голову одной девчонке-однокласснице, ей было лет одиннадцать или двенадцать, да и мне столько же. Квартиру, в которой она жила, я помню отлично. Запутанная она была как аквариум, полный водорослей. Коридор, заставленный шкафами, много домашних растений, клетки с птицами, кошка, вечно подкрадывающаяся тайком, из-за угла. Отец той девочки был, кажется, биологом, а мама работала в зоомагазине. В их семье, как на пересылочном пункте, всегда гостевали птицы со сломанными крыльями или кошки со рваными ранами. Их приводили в порядок, отдавали в хорошие руки или выпускали на свободу – я это хорошо помню. И мне очень хотелось ей соответствовать, иметь нечто такое, что нас с той девочкой объединяло бы. Я долго просил у родителей разрешения иметь хоть какое-нибудь домашнее животное и всегда натыкался на отказ. Ты же помнишь нашу первую двухкомнатную квартиру со смежными комнатами? Нам самим там было тесно, что уж тут говорить о кошке или собаке. А когда мы со старшим братом начинали свои мальчишеские игры или драки, все вообще летело в разные стороны, так что родители наотрез отказались.
– И вот однажды – уж не знаю, согласовано это было с моими или нет – входит Люся, а мы с мамой на кухне что-то делали. В руках у Люси такая маленькая баночка, покрытая марлей. Она ее открывает, а оттуда вылезает серая усатая морда, а потом и весь оставшийся хомяк до самых задних лапок. Я выронил чашку из рук – настолько был потрясен. Я схватил хомяка и побежал в свою комнату, будто боялся, что его у меня заберут. Потом, через год или два, Люся подарила мне голубого попугайчика – с него и началась моя особая любовь к птицам. И по сей день для меня прогулка по Птичьему рынку – огромное удовольствие.
Это Ася уже помнила. Брат выпускает из огромной трехлитровой банки с ватой по всему дну своих рыжих хомячков и пугает ее, пряча у себя за пазухой грызунов. Ася пищит, плачет от страха и неожиданности, а братья хохочут. Помимо «Миха» Зощенко, они до сих пор отлично помнили ее интерпретацию «Мухи-Цокотухи». Взрослые дядьки взахлеб цитировали маленькую Асю: «Пошла Муха забазям и купила самоям. Приходите, каваямы, я вас чаем угощу… Каваямы прибегали – все стаканы выпивали».
Мама сама никогда животных не любила, а вот племяннику, оказывается, дарила. Это было для Аси как-то ново, внезапно, как осознание своего возвращения с опозданием. Был в маме, оказывается, какой-то тайный, неразгаданный механизм, который иногда выдавал новые схемы или подавал какие-то странные сигналы. Всю жизнь она совершала непонятные поступки и до сих пор продолжала упорствовать даже в этом своем нежелании примириться с родной сестрой. Ася опять задумалась: почему они утратили эту связь? Почему перестали быть близкими людьми, ведь, несмотря на разногласия, в юные годы они находили в себе простую человечность, умели друг друга простить. Сейчас Ася знала точно: без семьи человек начинает душевно корчится, страдать от нехватки кислорода, задыхаться. Пустоту и отчаяние невозможно заполнить ничем другим. Это презрение, эта ненависть, что они копили годами, были больше похожи на дурную заразную болезнь.
