Люся считала родителей жадными. Ей казалось, что всего у них более чем достаточно, и лучше отдать детям все здесь и сейчас, чем откладывать на «черный день», который придет неизвестно когда. Мать она презирала: считала, что та жизнью своей распорядилась неправильно. Она никогда без надобности не оставляла дом, не тратила деньги на себя, не понимала никаких развлечений вне дома, за покупками ходила со старой сумкой. Общение с мужем, копошащимся с инструментами, и тихий вечер у телевизора считала самым лучшим времяпровождением. Новые платья, все как под копирку одинаковые, шила себе сама, чулки носила коричневые, грубые, спускавшиеся гармошкой, обувь всегда предпочитала простую и удобную. Дома повязывала белый платок – дедушка не терпел волосы, попавшие в еду. На улицу надевала другой, в зависимости от времени года. Глядя на несколько сохранившихся фотографий, Асенька очень жалела бабушку. В шестьдесят лет она выглядела настоящей старухой, ее дочери старились совершенно иначе, а сегодняшние шестидесятилетние дамы и вовсе требуют от внуков убрать оскорбительное слово «бабушка» и называть их исключительно по именам.
Бабушка и мама говорили на разных языках – это для Аси было очевидно с раннего детства. Мама не одобряла все, чему посвятила свою жизнь бабушка Дуся. Полуграмотная женщина, орудующая тряпками и сковородами и смотрящая на мужа с обожанием, не могла вызывать в ней уважение. В свою очередь, интересы младшей дочери бабушка Дуся считала суетными, а всю ее жизнь попросту баловством. Она помнила, как ей в одиночку приходилось поднимать дочерей в военные годы, и сейчас была благодарна за все, что даровал им Господь. Что уж там говорить, она попросту считала свою сегодняшнюю жизнь роскошной: на столе всегда была еда, девочки выросли и выучились, у нее теперь имелось даже несколько платьев, пусть и абсолютно похожих, в семье на черный день имелась отложенная копеечка. Сколько – ей было неважно, для этого у нее есть муж. А уж когда мужу как инвалиду войны в честь Великой Победы государство выделило машину, то Евдокия Алексеевна и вовсе ощутила себя неприлично богатой.
Горбатый «Запорожец» красивого бирюзового цвета поселился в гараже за домом, дедушка очень редко им пользовался, но часто ходил проведывать. Летом в раскаленном от солнца гараже пахло резиной и железом, но Ася любила туда ходить. Дедушка и это пространство обустроил по-своему. Он отнес туда все, что мешало семье дома, развесил по стенам инструменты, стал хранить там лестницу, две деревянные табуретки, которые иногда выносил на улицу. Сразу же появлялся какой-нибудь соседский мужичок, и они сидели, вели неспешные разговоры, грелись на солнышке и обсуждали последние международные новости. Ася по просьбе деда приносила им горячий чай в граненых стаканах с железными подстаканниками, и они с наслаждением отхлебывали подслащенную жидкость, цокали, прежде постучав положенное количество раз по всем граням тяжелыми ложками. Это был особый ритуал, и дедушка его очень любил. У Аси для восхищения первым в семье автомобилем было два старших двоюродных брата, но даже она, девочка девочкой, любила ходить в гараж с дедом, слушать, как шумно прокручивался ключ в непослушном замке («Нужно смазать», говорил дедушка), как отодвигались засовы, распахивались двери бирюзового автомобильчика и оттуда доносился запах нагретого железа и резины, неповторимый, тяжелый, горячий. «Подожди, не заходи, пусть проветрится», – говорил дедушка. Но она спешила внутрь, садилась на пассажирское сиденье и мечтала о том, что сейчас они куда-то поедут. Куда – было совершенно неважно, главное – ехать в этом уютном передвижном домике, махать проезжающим мимо машинам, жалеть стоящих на остановке пассажиров – ах, как не пожалеть, у них ведь нет такого чудесного блестящего жучка! Сейчас Ася и не скажет, куда она ездила вместе с дедушкой или другими членами семьи, помнится только одна поездка к озеру. Зато, к огромному сожалению, прекрасно сохранились воспоминания о мамином беспокойстве, когда за руль садился тетин муж и получал водительские права Асин старший брат. Сам того не зная, желтый ушастый «Запорожец», как и его горбатый предшественник, стал своеобразным яблоком раздора, после чего все в семье пошло наперекосяк.
