Роды. Partus - страница 5
Дара спокойно жила до недавнего времени, пока Неманя не начал задавать конкретные вопросы. Он стал злым, неуверенным в себе и растерянным. Дара боялась, что сын отдалится от неё.
Сложно было притворяться, будто бы всё в порядке. Каждое утро сын встречал Дару взглядом, полным презрения. Всматриваясь за обедом в его лицо, Дара читала в его глазах упрёк и даже отвращение.
– Ты можешь не чавкать во время еды? – прерывал он обед своим ворчанием. Неманя смотрел на её рот и пожелтевшие зубы, поэтому Дара и жевала еле-еле. – Почему ты не сходишь к зубному? – спросил Неманя вместо того, чтобы снова вспылить. Он думал о том, почему его мать выглядит неряшливой и не такой ухоженной, как другие женщины.
Из-за этого Даре кусок в горло не лез. Она прекращала есть. Дара вставала из-за стола и уходила на кухню будто бы для того, чтобы выпить воды, и там задыхалась от слёз и беспомощности.
Неманя часто провоцировал её своими грубыми ответами. Дара сдерживалась, как могла.
Ситуация ухудшилась, когда его обозвал школьный приятель, который, получив встрепку, сказал Немане: «Ты жалкий выродок!»
После этого Неманя начал открыто упрекать мать.
Ночью Дара просыпалась и прислушивалась, как Неманя ворочается во сне. Она следила за его сном и всегда знала, когда сын не спит. Дара ждала, пока Неманя заснет, почти не дыша, чтобы слышать каждый его вдох. Когда он успокаивался и начинал дышать равномерно, Дара уже не могла заснуть до самого рассвета.
Дара вспомнила, сколько раз она сама мысленно упрекала свою мать за её простоватость и неухоженность.
Какое заблуждение: верить в то, что ты будешь лучше своих родителей, и тебя не коснется осуждение собственного ребёнка!
Когда-то давно Дара стала презирать своих родителей.
Она верила, что станет лучше них.
Что рассказать Немане о его отце?
Закрыв глаза, Дара и по сей день вздрагивала при одной лишь мысли о нём.
Лучше всего она помнила его выбритое лицо, мягкое и гладкое, с ароматом «особого» парфюма, мужского, терпкого, с запахом табака и лимона. Дара часами не мыла руки и лицо, чтобы вдыхать тот запах, оставшийся после расставания. Она приносила его на свою подушку, в скромно обставленную комнатку в студенческом городке. Лежа на той подушке, Дара могла целыми днями предаваться мечтам. Она вспоминала блеск аккуратно приглаженных русых волос и брильянтина. Как он поднимал бровь, когда обращался к ней. Движение его руки, когда он брал Дару за подбородок и приближал её лицо к своим жадным губам, своё погружение в его ладони и запахи, тепло. Накрахмаленную рубашку, белеющую в темноте. Дару охватывал стыд, когда она вспоминала о загрубевшем, шершавом лице своего отца, царапавшем ей кожу при расставании, когда она обнимала его перед отъездом на учёбу. Они молчали, но Дара знала, что именно хочет сказать ей испуганный отец и сколько надежд он возлагает на её поездку. Ей было стыдно за то, что отец так верил в неё. За его грязные сапоги, за исцарапанные руки, потрескавшихся на холоде, с ногтями, под которыми виднелась земля. Дара помнила, что она начала стыдиться своих родителей, когда вернулась домой на праздники. Она тогда задумалась: а что бы подумал Он, если бы привез её на своём автомобиле к деревенскому дому по грязной дороге? Что бы подумал, если бы увидел её мать в повязанном на голову платке? Когда Дара вернулась в город, ей ещё несколько дней мерещились следы грязи на её дешёвых сапожках, и казалось, что все об этом знают, а он может это увидеть.