Отец Моулд вроде даже и не заметил ее ухода. Теперь он сидел, положив руки на колени.
– Вы закончили упражнения? – спросил Иг.
– Остался еще один заход.
– Давайте я помогу, – сказал Иг, огибая скамейку.
Когда он подкатывал Моулду штангу, его пальцы коснулись пальцев Моулда, и Иг узнал, что, когда Моулду было двадцать, он и другие парни из хоккейной команды натянули лыжные маски, сели в машину и увязались за другой машиной, битком набитой парнями из «Нации ислама»[5], приехавшими в Сиракузы из Нью-Йорка поговорить о гражданских правах. Моулд и его дружки прижали этих ребят к обочине и погнали их бейсбольными битами в лес. Они поймали самого из них неповоротливого и раздробили ему ноги в восьми местах. Потребовалось целых два года, чтобы парень смог хотя бы ходить без костылей.
– Вы и мама Меррин – вы действительно молились о моей смерти?
– Более-менее, – пожал плечами Моулд. – Честно говоря, она чаще всего взывала к Богу, сидя на моем члене.
– А вы знаете, почему Он не поразил меня молнией? – спросил Иг. – Вы знаете, почему Он не откликнулся на ваши молитвы?
– Почему?
– Потому что Бога нет. Все ваши молитвы – это шепот в пустой комнате.
Моулд снова поднял штангу – с большими усилиями, – опустил ее и сказал:
– Брешешь ты как собака.
– Все это наглое вранье. Никого там никогда не было. Это вам бы стоило воспользоваться этой веревкой.
– Нет, – сказал Моулд. – Ты никогда меня к этому не принудишь. Я не хочу умирать. Я люблю свою жизнь.
Так что ясно. Он может заставить людей делать только то, чего они сами в глубине души хотят.
Моулд дико скривился, хрюкнул, но не смог больше поднять штангу. Иг отвернулся от скамейки и направился к лестнице.
– Эй! – крикнул Моулд. – Мне же тут нужна помощь.
Иг сунул руки в карманы и начал насвистывать «Когда святые маршируют»; впервые за все это утро у него поднялось настроение. За его спиной копошился и тяжело дышал Моулд, но Иг даже не оглянулся и быстро взбежал по лестнице.
У выхода в атриум его обогнала сестра Беннет; на ней были красные рейтузы и блузка без рукавов, разукрашенная ромашками; она даже успела причесаться. Заметив Ига, она чуть не уронила сумочку.
– Отбываете? – спросил ее Иг.
– У меня… у меня же нет машины, – сказала, запинаясь, сестра Беннет. – Я хотела взять церковную машину, но боюсь, что меня поймают.
– Вы же очищаете церковный счет. Что тут значит какая-то машина?
Она секунду смотрела на Ига, а потом наклонилась и поцеловала его в уголок рта. При прикосновении ее губ Иг узнал про ужасную ложь, сказанную ею матери в возрасте девяти лет, и про тот ужасный день, когда ее импульсивно поцеловал один из ее учеников, хорошенький шестнадцатилетний мальчишка по имени Бритт, и о тайной, полной отчаяния капитуляции всех ее духовных твердынь. Иг видел все это и понимал, и ему это было безразлично.
– Благослови тебя Господи, – сказала сестра Беннет.
Иг не мог не рассмеяться.
Теперь ему не оставалось ничего, кроме как съездить домой и повидаться с родителями. Он свернул к родительскому дому.
Тишина в машине делала Ига нервным и беспокойным. Он попробовал включить приемник, но звуки били его по нервам и были даже хуже тишины. Его родители жили в пятнадцати минутах езды за городом, и это оставляло ему слишком много времени, чтобы подумать. Он, в общем-то, знал, чего можно ожидать от них, знал еще с той ночи, которую провел в тюрьме, задержанный для допроса относительно изнасилования и убийства Меррин.
