Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…» - страница 7

Германский император, пребывавший в Кобурге том же статусе, что и его бабушка Виктория, которая носила титул императрицы Индии, наслаждался возможностью сыграть первую скрипку в устройстве «августейшего воссоединения старейших династий Европы»^>1. Он настойчиво уговаривал Аликс сменить веру, дабы упрочить сеть династических браков, связывающую государства Европы, и 21 апреля[1] Аликс наконец уступила. В своем дневнике Николай записал, что это был «самый чудесный и незабываемый день в моей жизни – день моей помолвки с моей дорогой любимой Аликс»^>2[2]. Доставшаяся ему роль deus ex machina в устройстве помолвки своих германской кузины и русского кузена стала предметом пожизненной гордости Вильгельма. Своим счастьем они были обязаны ему, и эта несокрушимая вера в непререкаемость собственного авторитета так и останется неотъемлемой частью «патологической склонности к преувеличениям», которая была свойственна эксцентричной натуре Вильгельма^>3.

Однако королева Виктория питала весьма серьезные опасения относительно будущего, которое сулит ее любимой внучке Аликс брак с российской царской семьей. «У меня стынет кровь, когда я думаю о том, что она, такая молодая, скорее всего, окажется на этом весьма шатком троне», – писала она сестре Аликс Виктории, предвидя, что «ее драгоценная жизнь и особенно жизнь ее мужа» будут находиться «под постоянной угрозой»^>4. И, как это часто бывало и прежде, история показала, что королева Виктория была права.

Ранее Вильгельм и сам подумывал о том, чтобы жениться на одной из своих красивых кузин из Гессен-Дармштадта: на Аликс, Элле, Виктории или Ирене. Пока они росли у себя в Гессен-Дармштадте, он часто приезжал к ним в гости из Берлина и всегда смотрел на старшую сестру Аликс Эллу как на свою «самую большую любимицу»^>5. В девятнадцать он надеялся взять ее в жены. Она была его двоюродной сестрой, но королева Виктория могла все-таки одобрить их брак, несмотря на их близкое кровное родство. Но у матери Вильгельма, кронпринцессы Виктории, были на этот счет другие мысли. Она предпочитала женить своего сына на принцессе не из Гессен-Дармштадта, а из Шлезвиг-Гольштейна, которую с Вильгельмом связывало более дальнее родство.

Вильгельм очень не любил, когда ему перечили, особенно если это делала его мать, и продолжал ездить к сестрам-принцессам в Гессен-Дармштадт. Но едва лишь Элла начала отвечать на его ухаживания, как известный своей непредсказуемостью будущий кайзер перенес свои симпатии на ту кандидатку в невесты, к которой склонялась его мать, Августу Викторию Шлезвиг-Гольштейнскую, причем сделал это, как писал его собственный отец, с «возмутительной быстротой»^>6. Однако Вильгельм так и не забыл своей прежней любви к Элле и воспылал маниакальной ненавистью к человеку, за которого она вышла замуж в 1884 году, – Великому князю Сергею Александровичу. Хотя Элла и стала женой русского, в глазах Вильгельма она так и осталась немкой.

Об этом вслух не говорили, но было ясно, что кронпринцесса Виктория боялась, как бы Элла не принесла в германскую королевскую семью гемофилию – эту «Гессенскую болезнь». Ведь мать Эллы, принцесса Алиса, Великая герцогиня Гессен-Дармштадтская и сестра кронпринцессы, несла в своей крови потенциально смертельную опасность, которую невольно передала ей ее мать, королева Виктория. Поэтому целесообразность близкородственных браков, связывавших венценосные семьи тогдашней Европы, к концу века начинала вызывать все большие сомнения. Правда, тогда, в апреле 1894 года, на свадьбе в Кобурге все собравшиеся родичи старались отгонять от себя эти страхи. Это была такая счастливая пора. «Казалось, никто не помнил обо всех тех ужасах, о которых толкуют в связи с браками между двоюродными и троюродными братьями и сестрами, – успокаивала Аликс одну из своих подруг, рассказывая ей о помолвке, заключенной между нею и Николаем. – Подумай сама, половина наших кузенов и кузин переженились друг с другом». К тому же «с кем же еще можно сейчас вступать в брак?»