Рокоссовский - страница 4

Воспоминания Рокоссовского прервал доклад дежурного по штабу корпуса:

– Товарищ комкор! Начальник штаба корпуса просил передать вам записку.

Рокоссовский взял записку и начал читать: «Пограничники передали, что ефрейтор немецкой армии, поляк из Познани, перешел границу. Перебежчик утверждает, что немцы начнут наступление рано утром в воскресенье 22 июня»[20].

– Передайте командирам дивизий и отдельных частей, что поездка на рыбалку отменяется, – сказал Рокоссовский дежурному. – Всем находиться на рабочих местах и ждать указаний.

Рокоссовский позвонил домой и сообщил Юлии Петровне, что ночевать будет в штабе. Потянулись томительные часы ожидания…

Около четырех часов утра 22 июня 1941 г. Рокоссовского снова потревожил дежурный по штабу корпуса. Он доложил:

– Из штаба 5-й армии поступила телефонограмма вскрыть особый секретный оперативный пакет.

Командир корпуса несколько раз прочитал текст телефонограммы. Она была подписана заместителем начальника оперативного отдела штаба армии. Это вызвало у Рокоссовского подозрение, так как вскрыть пакет можно было только по распоряжению председателя Совнаркома СССР или наркома обороны.

– Срочно уточните достоверность депеши в округе, в армии и в Наркомате обороны, – приказал Рокоссовский дежурному. – Передайте начальнику штаба корпуса, моему заместителю по политической части и начальнику Особого отдела, чтобы они немедленно прибыли ко мне.

Когда в кабинет Рокоссовского прибыли начальник штаба корпуса генерал А. Г. Маслов, заместитель командира корпуса по политической части бригадный комиссар Д. Г. Каменев и начальник Особого отдела, раздался звонок по внутренней связи.

– Товарищ комкор! Связь с Наркоматом обороны, округом и штабом армии нарушена, – доложил дежурный.

После непродолжительного раздумья Рокоссовский сказал:

– Считаю необходимым не ждать подтверждения, а взять ответственность на себя и вскрыть пакет.

В пакете находилась директива штаба округа, требовавшая немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель. «Содержание его (пакета. – Авт.) подгонялось под механизированный корпус, – отмечал впоследствии Рокоссовский, – закончивший период формирования и обеспеченный всем, что положено иметь ему как боевому соединению. А поскольку он находился только в первой, то есть начальной, стадии формирования, то как Генеральным штабом, так и командованием округа должно было быть предусмотрено и его соответствующее место на случай войны. Но в таком состоянии оказался не только 9 мк, но и 19-й, 22-й, да и другие, кроме 4-го и 8-го, которые начали формирование значительно раньше и были более-менее способны вступить в бой. Они к тому же имели в своем составе и новые танки Т-34 и КВ… Но о чем думали те, кто составлял подобные директивы, вкладывая их в оперативные пакеты и сохраняя за семью замками? Ведь их распоряжения были явно нереальными. Зная об этом, они все же их отдавали, преследуя, уверен, цель оправдать себя в будущем, ссылаясь на то, что приказ для “решительных” действий таким-то войскам (соединениям) ими был отдан. Их не беспокоило, что такой приказ – посылка мехкорпусов на истребление. Погибали в неравном бою хорошие танкистские кадры, самоотверженно исполняя в боях роль пехоты».

Эти рассуждения Рокоссовского относятся к более позднему периоду. А тогда, 22 июня, он приказал объявить боевую тревогу. Согласно «Записке по плану обороны на период отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск КОВО на 1941 год», представленной 25 мая 1941 г. командующим Киевским Особым военным округом генерал-полковником М. П. Кирпоносом в Генеральный штаб, четыре механизированных корпуса (9, 19, 15 и 24-й) выделялись в резерв командующего военным округом. Им предстояло «в случае прорыва крупных мехсоединений противника на подготовленных рубежах обороны и в противотанковых районах задержать и дезорганизовать его дальнейшее продвижение и концентрическими ударами мехкорпусов совместно с авиацией разгромить противника и ликвидировать прорыв».