Я поспешила примкнуть к сей славной когорте. Однако и здесь меня ожидало глубокое разочарование: едва я начала ее настигать, как нас снова разделила непроходимая стена тумана. Все же я слышала голоса – теперь уже отчетливее – это несколько ободряло, вселяя отрадную уверенность в том, что я двигалась в верном направлении. «Что ж, для начала довольно и этого. Теперь главное – не отстать от группы».
Где-то поблизости приглушенно скрипнула невидимая створка: «Должно быть, распахнули двери церкви», – решила я, потому что степенные шаги и отдельные невнятные людские реплики доносились как раз оттуда. Я старалась следовать общему течению, но это становилось все труднее: голоса как-то резко смолкли, хотя теперь я знала наверняка, что люди (и церковь! – на что я искренне уповала) были совсем близко.
Я уже было подумала, что снова сбилась с пути, ибо вопреки моим отчаянным ожиданиям священный храм, где я так жаждала найти свое спасение, отнюдь не спешил предоставить мне благостный кров. Вместо скромно отделанного приходского алтаря меня по-прежнему окружало незыблемое бесконечное пространство.
Когда же злополучные чары тумана снова растворились, я оказалась словно в полусне. Вокруг меня стелились, громоздясь ввысь, бесчисленные могилы, увенчанные различного вида надгробиями. Все это было так неожиданно, что я даже на мгновение остановилась, прикрыв глаза рукой, чтобы хоть ненадолго избавиться от неотступного видения внушительной череды мрачно взирающих на нежданных пришельцев суровых надгробий, стремительно ввергающих в атмосферу унылой аскетичной отрешенности. Никаких сомнений тут быть не могло: неотвратимые силы Судьбы, не мудрствуя лукаво, доставили меня по избранному ими, наиболее подходящему для моей неугомонной, мятежной особы местоназначению – на протестантское кладбище.
Теперь я наконец-то смогла увидеть церковь – она оказалась совсем близко. Я поспешно направилась к своей вожделенной цели и уже очень скоро пробралась-таки в заветные пределы небольшого уютного храма, где, на мое удивление, толпился народ. Впервые я разглядела высокий катафалк, на котором помещался сосновый гроб весьма солидных размеров. Люди тесно сплотились вокруг него. На всех присутствующих было подобающее случаю черное облачение.
Я стала медленно приближаться, подчиняясь скорее инстинкту, чем сознанию. То, что мне только что довелось увидеть – весь обнесенный дерном погост с его унылыми могилами, – мгновенно неотвратимо напомнило мне о том страшном дне, что беспощадно унес с собой моих самых близких людей, а вместе с ними – мои светлые надежды и упования. И эти похороны… Чье-то чужое тело очень скоро предадут земле. Над ним, должно быть, уже были пролиты реки слез безутешных в горе родственников и знакомых. В честь умершего наверняка звучали и будут звучать помпезные хвалебные панегирики, превозносящие его всевозможные несравненные достоинства – действительные и вымышленные. Словом, я нисколько не сомневалась, что этому несчастному (впрочем, скорее – счастливому) с лихвой воздадут после смерти те роскошные почести, какие, как водится в кругу беспечных представителей рода людского испокон веков, ему, конечно же, при жизни и не снились.
Все это, вероятно, явилось бы отрадным утешением для умершего, не будь это утешение слишком запоздавшим. И тем не менее душа его, должно быть, в эти минуты ликует на Небесах, наблюдая, как бережно обращаются сейчас эти люди с ее тленной оболочкой. Отныне покинутое ею тело будет мирно покоиться в благодатной земле, что его взрастила. Мне страстно верилось, что в сознании этого факта душа его обязательно найдет источник бесконечной радости.
