– Вот это я понимаю, – восхитилась я. – Коротко и ясно, и все по существу. Читатели будут довольны.
– Я готовился, – скромно потупился Лизяев.
– Спасибо, Валерий Львович, я побежала в больницу, – поднялась я с места, залпом допивая чай.
– Можно просто Валера, – напрягся следователь, делая неловкое движение по направлению к своей чашке и опрокидывая ее на стол. И, окончательно смутившись, добавил: – Я тут подумал, Жень. Если что то понадобится. Обращайтесь ко мне запросто, без церемоний. Может, помощь какая. Или еще что. Я всегда. С радостью.
Теперь, когда он не готовился, слова выходили из него с трудом и звучали со скрипом, как колеса несмазанной телеги.
– Спасибо за предложение, непременно обращусь, – обнадежила я и, чтобы не смущать своим присутствием Лизяева, суетливо промокающего носовым платком пролитый на бумаги чай, направилась на выход.
Прикрыв за собой дверь, я горделиво приосанилась, подумав, что вот я и начинаю нарабатывать профессиональные связи в полиции. Теперь на повестке дня стояла медсанчасть, где залечивал раны потерпевший строитель. Нурмангалиев числился в отделении хирургии, расположенном на втором этаже главного корпуса. Он лежал в двухместном боксе, вторую койку в котором занимал вдумчивый шатен с газетой в руках. Вручив потерпевшему пакет с яблоками, за которыми заскочила в продуктовый магазин, я извлекла из сумки диктофон и приготовилась записывать все, что он захочет рассказать мне о своем ранении. Однако Нурмангалиев при виде диктофона заметно струсил и начал категорично отрицать, что на него напали.
– Я сам порезался, – натягивая до подбородка одеяло, точно надеясь за ним спрятаться, бормотал потерпевший. – Никто меня ножом не бил. Товарищ журналистка, так следователю и скажите, хорошо?
– А как же Султанбеков? – допытывалась я. – Он фигурирует в материалах дела как нападавший.
– Ошибся я, не было Султанбекова, – настаивал узбек.
Сосед по палате опустил газету и многозначительно глянул на меня.
– Ему угрожали, – тихо проговорил он, стрельнув глазами в раненого.
– Кто угрожал, когда? – заинтересовалась я, приготовившись записывать имена и фамилии.
– Сегодня приходил один, ругался, – пояснил осведомленный сосед.
– Брат приходил, – испуганно залопотала жертва поножовщины.
– На каком языке они говорили? – повернулась я к шатену.
– Уж точно не по русски, – хмыкнул обладатель газеты.
– Откуда же вы знаете, что приходивший угрожал?
– Догадался по тону беседы.
Я пожала плечами и, убрав диктофон обратно в сумку, повернулась к Нурмангалиеву.
– Значит, ничего мне рассказывать не будете? – на всякий случай уточнила я.
– Я сам порезался, – испуганно затянул узбек. – Так всем и передайте.
Я двинулась на выход. Да уж, сыщица из меня неважная. Но в конце концов не мое это дело. Раскрывать преступления – задача следователя, а я должна всего лишь освещать добытые следствием факты, да и то если позволяет ситуация. Ничего, время терпит. Подожду пару дней, может, Султанбекова задержат и Нурмангалиев станет разговорчивее?
* * *
Весна только набирала силу, а Марина, не слушая уговоры Ивана Владимировича, уже паковала чемоданы, чтобы ехать в Коктебель. Складывая белье в дорожный саквояж, девушка наставляла младшую сестру:
– Вот увидишь, Ася, все отлично устроится! Я поеду сейчас, а ты, чтобы папа не волновался, приезжай после окончания занятий в гимназии.
И Ася, привыкшая во всем соглашаться с Мусей, дождалась лета и поехала в Крым. В дороге она все гадала, как живет на берегу моря удивительный Макс. И романтичной девушке рисовался то волшебный замок с воздушными башенками, украшенными легкими флагами с гербом их владельца, которые развевает теплый морской бриз. То готический собор со стрельчатыми окнами с мрачными витражами в духе святой инквизиции. То белоснежный палаццо из камня, отделанный в мавританском стиле синей мозаикой. Но ни одно из фантастических видений, пригрезившихся Анастасии в пути, даже близко не походило на то, что увидела девушка, добравшись до Коктебеля.
