– Что с тобой происходит, Роксет? – наблюдаю, как он полощет пальцы в чашке воды и на поверхности ее проступают тонкие разводы.
– А что не так?
Общаться со Жнецом, не видя его глаз всегда несколько сложновато. Складывается ощущение, что перед тобой или слепец, или кто-то опасный.
– Твоя последняя подопечная выглядела так, будто ты не знал, как еще изощриться, чтобы разодрать на куски все ее естество. И она не одна такая у тебя…
– Ты сам просил, по возможности, приносить тебе души, чтобы Маховики и Проводники новые тренировались…
– Не спорю… Но тебе не кажется, что ты слишком усердствуешь?
– Нет, – натягивает перчатки до локтей и, наконец, опускает капюшон на привычное место. Хочет подняться, но я останавливаю его жестом.
– Поговори со мной, пожалуйста.
Безликая Маска молча лупит на меня тьму провалов глаз.
– А смысл?
– Без смысла. И каких-либо целей, – качаю головой, чувствуя его отчужденность и холод, – я знаю, что тебе плохо. Я вижу это по твоей комнате. По душам, что ты вычищаешь до блеска. И даже по тому, что Кордэ грустит в библиотеке, а не торчит тут и не предлагает тебе стать ее сопровождающим, чтобы сходить в мир людей на разные концерты или просто поесть мороженого.
– У нее просто там практика, не придумывай лишнего. И, кстати, она звала меня сегодня на твои выступления с какими-то мифами.
– Придешь?
– Нет, – медленный вздох. – Не говори об этом ей, она расстроится.
Я решил было, что его съедает ярость на людскую глупость. Эта дисгармония частенько гложет Жнецов, заваленных работой с одушевленными, так что они едва личины успевают смывать, но похоже, что и в этом диагнозе ошибся. Он не зол. Не обижен. Вежливое равнодушие его пугает до дрожи в пальцах. Мы молчим, ощущая, как Вселенная прислушиваясь к нам, присылает в его комнату потоки теплого струящегося света, которому хочется подставлять лицо. Что я собственно невольно и делаю.
– Это приятно, да? – вдруг оживает Роксет, и его голос от волнения звучит надтреснуто.
– Странный вопрос, конеч… – замираю на полуслове, наконец догадываясь, – подожди… Ты хочешь сказать…
– Да… Я ничего сам почувствовать не могу. Только в личине если… И то, восприятием того человека, которым становлюсь… Но стоит тому престать существовать… Или просто все с себя смыть, как все чувства и ощущения исчезают, и я не могу ничего вспомнить…
Мясо неразумное… С трудом подавляю в себе желание ругаться вслух…
– Знаешь… – Роксет опускает свою Маску, и я предполагаю, что он рассматривает свои ноги, – я ведь… Ну понятно почему так происходит… Я последний, кто остался из своего поколения. Не обрел ни свободы, ни дороги к Свету. И пусть времени, как такового, здесь не существует, это не значит, что мы лишь статичные точки на шахматной доске этой Вселенной. Мы пользуемся календарями и часами, чтобы ориентироваться в пространствах других миров. В них разница в тысячелетие меняет одно и тоже место до неузнаваемости. Заключая сделку с человеком или кем-то другим, мы лишь гоняем его по искусственно созданным дорогам с препятствиями. Нам важно протащить его из одной точки в другую так, чтобы он не понял, что все эти перемещения происходят в нем самом. И каждого из них я держал за руку, проходя с ним все те перемены, что он проживал. Их боль звучала во мне. Они и сейчас все со мной. Стоит смолкнуть одному голосу, как вступает следующий. Я так долго слушал их, что…
