– Киснин был? – и просил скорее открыть форточку, чтобы проветрилось.
Еще Толя сильно заикался. Когда он морозил какую-нибудь чушь и заслуживал у меня звание дурака, восклицал в ответ:
– А ты заика!
– Я заика?! – очень удивлялся я. Очевидно Толе, не раз слышавшему данное обзывательство в свой адрес, никто не объяснил его значения. И вообще воспитание его хромало. Если моя мама говорила ему нечто такое, с чем он был не согласен, Толя бурно возражал:
– Не-е-т! Ты что-о-о!
Я замечал ему, что к старшим нужно обращаться на «вы», Киснин же смотрел на меня такими глазами, будто слышал великое откровение. Но, потом он его забывал, и все повторялось снова.
Далее, у него был постоянно насморк. Он вечно двигал соплями, что, наряду с заиканием, также не способствовало хорошей дикции. Порой понять, что он хотел сказать, стоило труда.
В то время была популярна юмористическая телевизионная передача «Кабачок «Тринадцать стульев». На манер имени одного из завсегдатаев кабачка, которого звали Одиссей Цыпа, Толя Киснин получил прозвище «Долбо… б Киса», или сокращенно «Де Киса».
Удивительно, но суперматематичка Гульнара Петровна Громова, когда стала преподавать нам свою науку, выявила у Киснина способности. Однако это не спасало Де Кису от Женьки Щукина. Видно, в характере Щукина проявлялась черта сродни обычаю далекого прошлого, имевшему место быть в древней Спарте: гнобить все слабое и недоразвитое. Я пытался за Кису заступаться, было жалко его, но Щукин меня не очень-то слушал.
Мне от Женьки тоже периодически достается, но это по-дружески. Стараюсь не уступать, однако то, что первым всегда начинает Щукин, а не я, говорит само за себя. Я могу орать на него сколько угодно. Он же не крикун, никогда не орет в ответ. Он издевается надо мной.
– Ну что ты так кричишь, дорогая? – Он прижимает меня к себе, словно девушку. – Успокойся. Дай я тебя обниму!
Это бесит больше всего, я же не педик!
– Иди на фиг, понял?! – вырываюсь. Нашел девочку! Щукин, получив от меня кулаком в плечо, шутовски кривится:
– Ой, как больно! Ты же меня изувечил! – и тут же с силой толкает меня. Выходя из себя окончательно, пытаюсь дать ему по морде, но он отклоняется, и бьет меня. Несильно, но очень обидно. Все! Ссора на всю жизнь! Через несколько дней миримся.
Однажды он врезал мне пару раз не шутя, – поднаторел в уличных драках, куда мне! С тех пор я перестал меряться с ним силой. Не только из-за того, что Щукин выше ростом и здоровее. У него уличная закалка, его там знают, а я улицы боюсь. С одноклассником или с «крикуном» в своем дворе можно подраться – это все-таки еще драка детская, нестрашная, хоть и синяки бывают. На улице же все серьезно, там – шпана, и для некоторых ее представителей пребывание на свободе – дело временное. А старшие братья кое у кого уже и побывали в местах, не столь отдаленных. На улице и изувечить могут, и даже убить. Такой храбрости, чтобы тягаться со шпаной, мне в себе не собрать. У меня другая дорога – правильная. Учеба, институт. Мама с детства нацеливает. В каждом из нас, «крикунов», есть что-то детское, чего никогда не вытравить, а для улицы настоящая злоба нужна.
Щукина призывают на срочную службу в десант, он совершает прыжки с парашютом от ДОСААФ.
– Летим и поем: «Держи меня, соломинка, держи!» – рассказывает мне со смешком. – Говорят, нас в Афган готовят.
Слушая его, я думаю, что давно безнадежно отстал от друга детства. Никогда уже его не догнать. Душа уходит в пятки, когда пытаюсь представить, что он там, в Афгане, испытает, через что пройдет, каким вернется…
