Марк прав, наряду с провинциальностью и хронической бедностью Той Страны мы свято верили, что русская литература – шедевр мировой культуры. Подарил я как-то баронессе сборник стихов Тютчева с параллельным переводом на английский. Толстенный том. Давно привез из Москвы. Солидное издательство. Вручил книгу, а вслед послал ей по интернет-почте известнейшее тютчевское: «Я встретил вас – и всё былое». Вот, мол, какие романсы у нас! В исполнении Дмитрия Хворостовского и Ивана Козловского. А в ее семье русский романс приняли своеобразно: большое спасибо, но русские романсы вызвали у нашей собаки ужасную нервную дрожь – она явно не готова к их восприятию. Я же не уверена, что мой русский так хорош, чтобы переубедить собаку. То есть для англичан этот романс – вариант плача, страданий, слез и отчаяния, не более.
Мы на Западе частенько попадали впросак с нашим образом мыслей. Русский солдат, защищавший Ленинград, автор книг о Блокаде города, выступая в бундестаге, строго вопрошал: «А как это немецкие солдаты могли ждать девятьсот дней, чтобы блокированный город, где оказались старики, женщины и дети, капитулировал?» Депутаты краснели от стыда за воевавших соотечественников. Гостя провожали с трибуны овацией, стоя. Воин заслужил это. Но в том выступлении, взывая к совести, девяностолетний солдат ни словом не обмолвился о Сталине, позволившем умирать сотням тысяч, о вожде, который преступно не воспользовался шестидесятикилометровым берегом Ладоги, свободным от блокады, речными суда, готовыми не только эвакуировать голодных женщин и детей на восток, но и перевозить ежесуточно тысячи тонн продовольствия. Почему-то солдат не объяснил депутатам, что Сталин считал себя ответственным за снабжение армии, а не гражданского населения.
Стало быть, в бундестаге русский солдат-писатель скоморошествовал. Ничего странного. Он из страны скоморохов. Скоморохи-цари, скоморохи-челядь, скоморохи-граждане, лидеры, солдаты, генералы, студенты… Лучшие актеры – непременно скоморохи. Все разыгрывают друг перед другом одну и ту же пьесу: патриотизм свят, верность Родине выше человеческой жизни.
Оказавшись в эмиграции, отечественное телевидение Марк игнорировал. Я же туда в 2010-х иногда забредал. И всякий раз напарывался на просмотры кино советских времен, на воспоминания о войне, на советскую мемуаристку в различных жанрах. Казалось, людям Той Страны интереснее вспоминать, чем жить. Они соскучились по персонажам советской литературной, музыкальной, кинематографической культуры. Аллергия на советское сменилась ностальгией. Нет, я не против воспоминаний. Но мне казалось, что пришло время не ностальгиям, а попыткам заново осознать прошлое.
Сочиняя «Роман Графомана», Марк подгонял себя – а вдруг не успеет. Как это жить с пониманием, что ты сам, отказавшись от химиотерапии, принимаешь решение, которое сокращает срок жизни. Спросил врачей – сколько осталось. Ответ – речь не идет о месяцах. Точно есть несколько лет. Но ощущение жизни острее с того момента. Вид из окна отеля в Фолкстоуне, вкус кофе из аппарата, подаренного сыном, чувство красоты тенниса, когда выходил размяться на корт… В жизни как будто ничего не поменялось. А когда садился за компьютер, ощущение обозримо близкого конца обостряло мысль. Рушились мифы, идолы, которыми обзаводился годами. Вдруг вылезли известные слова Галилея: «А все-таки она вертится», якобы сказанные им после отречения. Скорее всего, ему было не до диссидентских афоризмов после суда инквизиции. Никто ж этих слов не слышал. Зато красиво и возвышенно.
